ответил ему отец. — Ты лучше пока сеть собирай.
Сашка опотрошил последнего судака и понес рыбу в беседку.
— Теперь не мешало бы режак поллитровочкой освятить, — сказал за его спиной Баландин, — чтобы Полосухин и его не отоб… — он вдруг замолчал на полуслове, услышав предупреждающе-сердитое покашливание отца. Но Сашка уже давно все понял.
Да, Вовка сказал ему правду! Нарвались они на Андрея Петровича, бросили свой режак и удрали, а теперь сметали новый и думают, что больше не попадутся…
Нет, будь на их месте он, Сашка, не полез бы уже в запрет очертя голову. Андрей Петрович, видно, узнал тогда одного Баландина, раз ходил домой к нему, а не к ним, Ершовым, и, конечно, теперь глаз с него не спустит. Почему они этого не понимают? Или надеются перехитрить инспекторов?
Сашка побежал на берег, разделся и, положив одежду на мостки, бросился в воду. Купался долго: плавал и нырял, загорал, лежа в куласе, пока мать не позвала обедать.
Стол был накрыт в беседке и, когда Сашка подошел к нему, отец с Баландиным уже выпили по стаканчику и закусывали вяленой воблой и зеленым луком.
От ухи он отказался, но мать на этот раз не ворчала, что ему никогда не угодишь. Она принесла из сарая большую и глубокую сковородку с рыбой, которую жарила там на костре, и Сашка с удовольствием уплел два добрых куска. Потом он съел миску холодной простокваши, посмотрел на захмелевшего отца, добившего с Баландиным водку, и решил, что сегодня обязательно скажет ему про Полосухина, вот пусть только он останется один.
Но Баландин после обеда увел отца к себе.
Сашка было расстроился, но, подумав, решил, что, быть может, это и к лучшему: когда отец трезв, с ним легче договориться. Он увидел весла, брошенные им у шалаша, и, подняв их, понес на место: ставя в шалаше в угол, случайно зацепил ими шест, висящий под крышей на проволоке, через который был перекинут режак. Шест качнулся, но Сашка не обратил на это внимание и пошел к выходу. И лишь услышав, что позади что-то глухо шлепнулось на землю, обернулся и увидел сеть. Она лежала на затухшем очаге, где мать недавно готовила рыбу.
«Так она ведь расплавится на углях!» — испугался он и тут же схватил ее в руки, внимательно осмотрев.
Нет, пряжа ячеи цела, капрон не успел расплавиться, угли сверху уже потухли, покрывшись пеплом, и только глубже, когда Сашка ковырнул щепкой очаг, он нашел красные глазки головешек.
«А что если я?..» — мелькнула мысль, и он на мгновение обомлел, почувствовав, как у него вдруг громко заколотилось сердце.
Вот он, кажется, выход, да еще какой!..
Сашка перевел дыхание, поднял голову и бросил взор на шест, затем выглянул из шалаша. Во дворе никого не было. И, уже не думая о том, чем может все это кончиться, он разгреб горящие угли, как следует раздув, бросил на них режак и скорее пустился наутек.
Теперь пусть они попробуют поймать рыбу!..
А вдруг отец догадается, что режак с шеста упал не сам, а его сбросили на угли нарочно?.. Не должно. Шест висит как раз над самым очагом, и сеть вполне могла с него сползти. После того, как мать вынесла из шалаша сковороду с жареной рыбой, туда никто больше не заходил, а то, что он был там, никто не узнает.
Сашка успокоился и, облегченно вздохнув, улыбнулся своей находчивости. И теперь уже недоумевал, как это он не сообразил такое сделать раньше! Но ничего, не поздно и сейчас. Что было, то прошло, и больше отец не полезет в запрет за рыбой. Сетью с мелкой ячеей и тонкой пряжей осетра не поймаешь — порвет, а сметать новую не сможет. Нет у него больше толстой пряжи, сам слыхал, как он говорил об этом Баландину…
Сашка огляделся и лишь только сейчас с удивлением заметил, что он сидит на палубе полузатонувшего сейнера. И чего это он сюда забрался? Ребята, наверное, что-нибудь делают, а он схоронился сам не знает от кого. В штаб надо идти, в штаб, и опять все будет хорошо и ладно!..
Подбегая к школе, Сашка не заметил, что двор пуст, и, только ворвавшись в калитку, с недоумением посмотрел по сторонам. Потом он перевел взгляд на широкие окна пионерской комнаты и, не увидев и там никого из ребят, удивился еще больше.
Куда это они делись?!
Он хотел уже повернуть назад, но для пущей убедительности решил проверить, заперт ли штаб, и завернул за угол к крыльцу. Тут его внимание привлек лист бумаги, прикрепленный к двери конторскими кнопками.
«Все ушли на перекрытие Сухого ерика», — прочитал он объявление, написанное крупными печатными буквами, и подумал, что вода на полоях, должно быть, резко пошла на убыль.
Ну вот, товарищи делом занимаются, а он притворился больным и отсиживался дома да еще развлекался — ловил рыбу!.. Но ведь и его надо понять: не хотел он, чтобы ребята кололи ему глаза отцом-браконьером, как это сделал Вовка Баландин, вот и маялся, не знал, что предпринять, пока не нашел выход. А теперь он готов делать все, что потребуется, и не пожалеет для этого ни сил своих, ни времени…
Выскочив со школьного двора, Сашка побежал к околице, затем свернул к реке и берегом — к устью Сухого ерика. Но там уже все было закончено. В самом узком месте, где два длинных пологих холма стиснули ерик, воду пересекла узкая насыпь, земля по обоим берегам была разворошена и зияла свежими желтовато-серыми ямами и канавками.
Опоздал! Куда же они отсюда ушли?
Сашка мысленно представил себе весь ерик, от верховья до его устья, и подумал, что за мостом у водокачки, где они караулили в засаде Ивана Кердяшева, ерик хотя и шире, чем здесь, но зато мельче, и там раньше чем где бы то ни было всегда после спада воды пересыхает русло. А раз так, то и ребята сейчас должны быть там, значит, ему надо спешить туда!
Он повернулся и берегом зашагал обратно, но тут услышал гул мотора и увидел идущую с полеводческой бригады автомашину. Побежал к дороге, поднял руку. За рулем ехал знакомый шофер. Он остановил самосвал, посадил Сашку в кабину и через несколько минут доставил его
