С другой стороны берег пониже и почти не заселен. Обширная низина оканчивается сосновым бором, утонувшим сейчас в синей дымке.
Нет красивей набережной, чем у нас в городе. От Стрелки на несколько километров идет липовая аллея. Чугунная решетка обрамляет высокий берег. С реки весь город кажется в зелени деревьев. В одном месте над высоким обрывом нависает круглая беседка. Когда шло кино «Бесприданница», все говорили, что оно снималось у нас и что такой замечательной беседки ни в одном городе не найдешь.
Сейчас в беседке кто-то был. Я подошел поближе и удивился: парень и девушка сидели, тесно прижавшись друг к другу. «Чудаки, поднялись в такую рань», — насмешливо подумал я. И только потом догадался, что они сидят еще с вечера.
С набережной Волги я прошел на широкую улицу, свернул направо и очутился возле нового четырехэтажного дома. Поднялся на второй этаж, нажал кнопку у дверей.
Вышла незнакомая девушка с тугими, как репа, щеками, в тапочках на босу ногу. Спросила вежливо:
— Вы к Толе?… Они ушли.
Я испугался:
— И Алексей Иванович ушел?
— Нет, они дома.
«Они ушли», «они дома». Смотрю на нее и ничего не могу понять.
— С кем Толька ушел?
— Ушли одни.
Ее разговор мне начинает нравиться. Спрашиваю дальше:
— А кто еще дома?
— Алексей Иванович одни.
— А Ляля где?
— Их тоже нет. Вечером на пароходе уехали.
— Так, — протянул я, раздумывая, что бы еще спросить. — А вы кто будете? Родственница? Из Высокова?
Она фыркает, опустив смеющиеся глаза, круглые репчатые щеки краснеют.
— Откуда вы знаете?
— Их биографию читал… Алексея Ивановича.
— Какой вы смешной, — говорит она, не переставая улыбаться. — Я домашняя работница.
— А-а, — разочарованно тяну я. — Хорошенькое дело…
Из глубины доносится добродушный голос:
— Феня! С кем ты там?
— Алексей Иванович зовут, — заторопилась она. — Проходите быстрее.
Я прохожу в комнаты. Алексей Иванович полулежит на диване в полосатом халате и в домашних туфлях.
— Доброе утро, дядя Леша! — обрадованно говорю я.
— Пусть будет доброе, — соглашается он.
— Дядя Леша, у меня к вам дело.
— В воскресенье люди отдыхают от дел. На то оно и воскресенье, молодой человек.
— Верно, отдыхают. Мне, дядя Леша, на работу бы устроиться.
— Что так?
— Сестра замуж выходит. И Таню надо в детдом. Вот я и хотел попросить…
— Некоторые думают: государство — нянька, кормилица… Трудно сестре с мужем воспитать девочку?
— Не трудно, дядя Леша. Но Тане будет плохо дома. Пусть лучше она в детский дом.
— Как это все получается у вас в семье! Не могу я тебя устроить: лет мало. На фабрику таких не берут, а в детдом теперь, пожалуй, поздно.
— Как же мне быть, дядя Леша?
— Этого я тебе и сам не скажу.
— Ну что ж, до свиданья, дядя Леша! — после некоторого молчания сказал я. Видно, все же придется устраиваться с помощью Николая.
— Да, история, — Алексей Иванович участливо смотрит на меня. — Приходи на неделе. И о Тане поговорим. Дома я таких дел не решаю.
Повеселевший выхожу от Уткиных. Феня провожает меня до лестницы.
— Придут они… Толька то есть, скажите, что Семен Коротков был. А в общем, пусть приезжает, давно не виделись.
На следующий день вместе с Таней я был в городе. Здание с истершимися ступеньками подъезда. Почему-то сразу охватывает робость, едва войдешь в него. Вахтер в милицейской форме оглядел нас с ног до головы и, подумав, велел искать двадцать пятый кабинет.
— Там приемная товарища Уткина, — объяснил он.
Хорошо, когда все кабинеты пронумерованы. Идешь по коридору от первого до двадцать пятого. На пятнадцатом номере кончился первый этаж, — значит, поднимайся выше. И точно, не успели подняться, сразу увидели нужную дверь. Я уже думал, тут же встречу депутата, но в комнате, кроме худощавой женщины, читавшей книгу, никого не было. Сбоку дверь, обитая желтой кожей, и на ней надпись: «Зам. председателя тов. Уткин А. И.».
Когда я прочитал надпись, меня стал бить озноб. Алексей Иванович вырос в моих глазах еще больше.
Осмелев, я спросил осипшим от волнения голосом:
— Можно к Алексею Ивановичу Уткину? Повидать бы надо.
Женщина подняла голову, увидела Таню и быстро, легко ступая на носочки туфель, подошла к нам.
— Откуда мы такие хорошенькие? — шепотом запела она, трогая Таню за подбородок. Таня сконфузилась и спряталась за меня.
— Зачем тебе, мальчик, к нему?
— По своим делам. Личным.
— По четвергам у него прием. Сейчас он занят.
Она продолжала говорить шепотом. Глядя на нее, стал шептать и я.
В это время зазвонил телефон. Опять на носочках, неловко балансируя руками, женщина подошла к трубке.
— Але!.. Да… у себя. Ах, это вы! Конечно. Пожалуйста! — Лицо ее оживилось и сделалось приятным, простым, глаза ласково сощурились. Наверно, звонил очень хороший человек.
Она положила трубку и почти сразу же за дверью послышался бодрый голос Алексея Ивановича.
— Здравствуйте! Как же, работаем! Да! Обязательно сделаю… Какие могут быть формальности! Запросто, как говорят… До свидания! Буду ждать.
То, что я услышал, приободрило меня. Сейчас сообщат Алексею Ивановичу, тогда он выйдет, позовет к себе и все сделает. Заходи, Семен, скажет. Какие могут быть формальности? Запросто принимаю тебя.
— Слушайте! — сказал я женщине. — Вы только скажите, что пришел Семен Коротков, он зараз примет.
Она быстро взглянула на меня, на ее лице была нерешительность.
— Не в раз ты пришел, Семен Коротков, — наконец проговорила она. — Нельзя ему мешать сейчас, занят он. Сегодня он никого не принимает. Для приема у него специальные дни — четверги. Приди лучше в четверг. Не горит у тебя?
— Не горит, — хмуро ответил я.
Мы спустились вниз. Таня жалась ко мне, оглядываясь по сторонам с изумлением. Она впервые была в таком большом здании и пугалась.
— Сейчас пройдем, Таня. Не горюй, — утешил я ее.
— Не горюй, — вздохнула она.
Через минуту я опять стоял около вахтера. Изменив до невозможности голос, я выпалил:
— Где тут у вас телефон? Мне бы товарищу Уткину брякнуть.
Видимо, мой решительный тон подействовал на человека. Он назвал нужный номер и подвел к аппарату.
— Але! — послышалось в трубке. — Але!
На вопрос: «Кто спрашивает?» — я непринужденно назвал свое имя.
— Знакомый Алексея Ивановича, — добавил не очень уверенно.
На этот раз женщина крепко осердилась:
— Положите трубку, Семен Коротков. Не мешайте людям работать.
Этого было достаточно, чтобы мы пошли домой.
В четверг утром я уже был в приемной. Там стояла очередь. Оказывается, все к Алексею Ивановичу. «Опоздал, малец, запись уже закончена», — сказали мне. И все же я стал ждать, так посоветовали ожидающие. Если Алексей Иванович сумеет принять до часу дня всех записавшихся, тогда могу попасть к нему и я. Потому что он принимает ровно до часу. Вскоре сзади меня встали еще трое — тоже опоздали.
Из всей очереди обращали на себя внимание двое: мужчина в светлой кепке, которая никак не шла к его черному заросшему лицу, и старушка с пачкой документов. Были они здесь не по первому разу и вели себя свободно. Говорят, что в приемных никогда не обходится без таких людей.
Старушка рассказывала, что обычно она занимала очередь рано, но сегодня расхворалась и еле приплелась. Время подвигалось, и она нервничала.
— Не успеет принять всех, — вздыхала она. — Не первый раз уж так. Неопытный еще. У прежнего много лишнего не наговоришь, сказал, в чем дело, и выскакивай. А этот не освоился. Ему говорят, а он слушает, говорят, а он слушает. Не-е-т, не успеет…
На ее документах по углам были наложены резолюции разных людей, у кого она побывала на приеме. Старушка просила сменить ей комнату на другую, более удобную. Ей предлагали несколько комнат, но, по ее словам, они были не лучше прежней.
Если старушка была настроена в общем-то миролюбиво, то гражданин в светлой кепке выходил из себя.
— Все они там бюрократы, — отрывисто бросал он, ни к кому не обращаясь. — Мне долго у него нечего сидеть. Предъявлю и выполняй.
Я на минутку представил себя на месте Алексея Ивановича. Сколько ему всего приходится выслушивать! У каждого просьба и каждому надо помочь.
— Я сразу все выложу, пусть знает, — бубнил гражданин.
Выходила на носочках секретарша и предостерегала:
— Тише, граждане, тише!
— Что тише! Что тише! — кипятилась светлая кепка. — Почему у вас каждый посетитель по два часа говорит?
— Это уже у вас надо спросить, — объявила секретарша и рассерженная ушла.
Самое интересное оказалось то, что гражданин в светлой кепке задержался у депутата дольше всех. О чем они говорили там — неизвестно, только первым из кабинета вышел Алексей Иванович, злой, с красными пятнами на лице. И уже за ним, довольно ухмыляясь, — гражданин с кепкой под мышкой.
