Для остальных ребят это тоже было новостью, и они заинтересованно выслушали все, что она сказала, за исключением некоторых глупых уточнений.
— Глакожеры, — сказал знакомый Лиры по имени Дик, — это полная чепуха. Бродяжники вечно разносят всякие глупые сплетни.
— Они сказали, что пару недель тому Глакожеры были в Бенбери, — настаивала Лира, — и украли там пятерых детей. И теперь, наверное, добрались до Оксфорда, чтобы ловить детей среди нас. Это, должно быть, они поймали Джесси.
— Один ребенок потерялся по пути в Коули, — сказал один из парней. — Теперь я припоминаю. Моя тетушка была там вчера — она торгует рыбой и фруктами из фургона — она что-то слышала об этом… О каком-то маленьком мальчике, который… Хотя, про Глакожеров я ничего не знал. Они же ненастоящие! Это просто сказки.
— Нет, настоящие! — Сказала Лира. — Бродяжники их видели. И они считают, что Глакожеры лопают детей, которых ловят, и…
Она остановилась на половине предложения: ей на ум внезапно кое-что пришло. В тот вечер, когда она пряталась в Комнате Уединения, лорд Азраэль показал слайд с мужчиной, у которого из руки исходили потоки света; а кроме него была еще одна маленькая фигура, вокруг которой было поменьше света; и он сказал, что это был ребенок; и кто-то еще спросил, был ли это особенный ребенок, но ее дядя сказал, что нет, и в этом все дело. Лира вспомнила, что особенный означало «избранный».
И вдруг у нее оборвалось сердце: где Роджер?
С утра она его не видела…
Она неожиданно почувствовала страх. Пантелеймон в форме миниатюрного льва прыгнул ей на руки и зарычал. Она попрощалась с парнями у ворот и поспешила назад на Тэл-стрит, а затем со всех ног помчалась в здание Джордана, влетев вовнутрь секундой раньше, чем ее деймон в форме гепарда.
Носильщик был верен своему слову.
— Я позвонил Мастеру и все ему рассказал, — заявил он. — Ему это совсем не понравилось. Я не хотел бы оказаться на твоем месте ни за какие деньги.
— Где Роджер? — требовательно спросила она.
— Я его не видел. Но ему тоже достанется. Вот когда мистер Каусон его поймает…
Лира помчалась на кухню и направилась в душную, лязгающую, исходящую паром шумиху.
— Где Роджер? — воскликнула она.
— Отстань, Лира! Здесь все заняты!
— Но где он? Он уже вернулся или нет?
Казалось, никого это не волновало.
— Где же он? Вы должны были слышать! — Проорала Лира шеф-повару, которая закрыла уши и отправила ее бушевать куда-нибудь в другое место.
Ее попытался успокоить кондитер Берни, но она не унималась.
— Они поймали его! Проклятые Глакожеры, они всех ловят и кровожадно убивают! Я их ненавижу! Вам наплевать на Роджера…
— Лира, Роджер нам не безразличен…
— Нет, безразличен, иначе вы бы побросали свою работу и сейчас же отправились его искать! Ненавижу вас всех!
— Роджер мог до сих пор не вернуться по дюжине причин. Подумай сама. Меньше, чем через час мы должны приготовить ужин и накрыть на стол; Мастер принимает гостей в своих апартаментах, он будет ужинать прямо там, а это значит, что Шеф-повар должна позаботиться о том, чтобы блюда не остыли, пока их туда доставят; ведь что бы ни случилось, Лира, мы должны выполнять свою работу. Я уверен, что Роджер вернется…
Лира развернулась и вылетела из кухни, опрокинув стопку серебряных крышек и не обращая внимания на поднявшиеся гневные крики. Она скатилась по ступеням, пересекла четырехугольный двор между часовней и Башней Палмера и попала в Четырехугольник Йексли, где стояли самые старые здания колледжа.
Пантелеймон несся впереди нее, взлетая по ступеням на самый верх лестницы, где была ее комната. Лира толчком открыла дверь, подтянула к окну свой расшатанный стул, широко распахнула оконные створки и вылезла наружу. Как раз под окном был покрытый металлом каменный выступ около фута шириной, и, встав на него, она вскарабкалась по ухабистой черепице на самый верх крыши. Тогда она открыла рот и пронзительно закричала. Пантелеймон, который на крыше всегда превращался в птицу, грачом летал вокруг нее и издавал такие же крики.
Вечернее небо было разукрашено абрикосовым, персиковым и кремовым цветами: в необъятном оранжевом небе висели похожие на мороженное маленькие нежные облачка. Среди них, но не выше, высились шпили и башни Оксфорда; с обеих сторон — на востоке и западе — зеленели леса Шато-Верта и Уайт Хэма. Где-то каркали грачи, звонили колокола, а доносящийся со стороны аэропричала равномерный звук газового двигателя знаменовал отправление в Лондон королевского почтового дирижабля. Лира наблюдала, как он удаляется за шпиль церкви Святого Михаила, сначала величиной с кончик ее мизинца на вытянутой руке, а потом становящийся все меньше и меньше, пока не превратился в маленькую точку на перламутровом небе.
Она опустила голову и посмотрела на темнеющую внизу четырехугольную площадку, по которой по одному или по двое уже шли в направлении столовой одетые в черные мантии Мудрецы, а рядом важно шествовали, порхали, или спокойно восседали на их плечах деймоны. В Зале зажигались огни; она наблюдала, как понемногу начинают сиять запятнанные чем-то окна — это слуги зажигали нафтовые лампы, передвигая столы. Зазвонил колокольчик Дворецкого, извещая, что до ужина осталось полчаса.
Это был ее мир. Она хотела, чтобы он всегда оставался таким, но все вокруг менялось — кто-то чужой начал похищать детей. Она села на край крыши, подперев руками подбородок.
— Мы сами спасем его, Пантелеймон, — сказала она. Его ответ донесся из дымохода.
— Это будет опасно, — сказал он своим грачиным голосом.
— Конечно! Я понимаю.
— Помнишь, что было сказано в КомнатеОтдыха?
— Что?
— Что-то о ребенке в Арктике. Ребенке, который не привлекал Пыль.
— Говорили, что это полноценный ребенок… что это означает?
— Возможно, они собираются сделать с Роджером, ребенком бродяжников и остальными именно это?
— Что — это?
— Ну, а что значит «полноценный»?
— Не знаю. Может быть, они разрежут их на кусочки? Я думаю, они собираются сделать из них рабов. Это принесет побольше толку. А может быть, там шахты. Урановые рудники. Да, думаю, так и есть. И если они пошлют на рудники взрослых, те погибнут, и поэтому они решили, что использовать вместо них детей будет дешевле. Вот что они с ним сделают.
— Думаю…
Но дальнейшие рассуждения Пантелеймона пришлось отложить, потому что снизу кто-то начал кричать.
— Лира! Лира! Немедленно возвращайся в комнату!
Донеслось хлопанье оконной рамы. Лира знала этот нетерпеливый голос: он принадлежал миссис Лонсдейл, экономке. Спрятаться от нее было нереально.
Лира с непроницаемым лицом соскользнула с крыши на уступ и снова пробралась внутрь через окно. Миссис Лонсдейл наливала воду в небольшой облупленный тазик под аккомпанемент треска и грохота, доносившегося из водопроводных труб.
— Сколько раз тебе говорилось об этих вылазках… Взгляни на себя! Только полюбуйся на свою юбку — она же вся выпачкана! Сейчас же сними все и вымойся, пока я подыщу что-нибудь пристойное и непорванное. И почему ты не можешь быть чистой и аккуратной…
Лира была настолько угрюма, что даже не поинтересовалась, зачем ей потребовалось умывание и переодевание, в то время, как ни один из взрослых не давал ей повода для одобрения. Она через голову стянула платье, бросила его на узкую кровать и начала беспорядочно мыться, пока Пантелеймон, превратившись в канарейку, подскакивал все ближе и ближе к деймону миссис Лонсдейл, невозмутимому ретриверу, безуспешно пытаясь его расшевелить.
— Посмотри, в каком состоянии твой шкаф! Ты неделями ничего не вешаешь на место! Посмотри, какие складки появились на этом…
Посмотри на то, посмотри на это… Не хотела Лира смотреть. Она вообще закрыла глаза, вытирая лицо тонким полотенцем.
— Придется тебе одеть это как есть. Утюжить уже нет времени. Боже милостивый, твои коленки, дитя, посмотри, в каком они состоянии…
— Не хочу никуда смотреть, — пробормотала Лира.
Миссис Лонсдейл шлепнула ее по ноге.
— Вымой, — безжалостно сказала она. — Ототри всю эту грязь.
— Зачем? — Наконец спросила Лира. — Я обычно не мою колени. Никто не собирается на них смотреть. Зачем мне все это делать? Роджер заботит Вас не больше, чем Шеф-повариху. Только я одна… — она заработала еще один шлепок по другой ноге.
— Не городи чепухи! Моя фамилия Парслоу, как и у отца Роджера. Он мой троюродный брат. Думаю, ты этого не знала, потому что никогда не спрашивала, мисс Лира. Думаю, это никогда не приходило тебе в голову. Не смей обвинять меня в том, что я не забочусь о мальчике. Видит Бог, я забочусь даже о тебе, и даже без всякой на то причины и не получая никакой благодарности.
Она схватила мочалку и стала тереть коленки Лиры до тех пор, пока кожа на них не стала ярко-розовой и воспаленной, но чистой.
