И Атал, и Мэри это соприкосновение доставляло удовольствие. Её подруга была молода и не замужем, в их деревне не было молодых мужчин, и ей предстояло выйти замуж за залифа другой группы. Но наладить отношения было не так просто. Мэри иногда казалось, что Атал тревожится о своём будущем. Мэри не жалела времени для подруги, и сейчас с удовольствием вычистила из отверстия в колесе пыль и грязь, нежно растёрла по когтям подруги ароматное масло, пока хобот Атал поднимал и укладывал её волосы.
Нанежившись, Атал снова встала на колёса и укатила помогать готовить ужин. Мэри вернулась к своему лаку и почти тотчас же сделала открытие.
Она развела две пластинки на расстояние ладони друг от друга, так что они опять дали такое же ясное, яркое изображение… такое же, да не такое.
Посмотрев сквозь них, она увидела вокруг тела Атал рой золотых искр. Их было видно только в одном кусочке поверхности лака, и Мэри вдруг поняла, почему: в этом месте она дотронулась до пластинки своими маслеными пальцами.
— Атал, — крикнула она. — Скорее! Вернись!
Атал повернулась и покатила назад.
— Дай мне немножко масла, — сказала Мэри, — только чтобы помазать лак.
Атал охотно позволила ей снова погладить колесо у отверстия, с любопытством глядя, как Мэри покрывает одну из пластинок плёнкой из сладкого прозрачного вещества.
Затем она приложила пластинки друг к другу и подвигала их, чтобы масло равномерно распределилось, а потом снова развела на расстояние ладони.
Мэри посмотрела сквозь них и увидела всё по-другому. Она увидела тени. Была бы она была в комнате отдыха колледжа Джордан, когда лорд Азраил с помощью пректора деймонстрировал фотограммы, сделанные на специальной эмульсии, она узнала бы этот эффект. Куда бы она ни посмотрела, везде видела золото, точно такое, как описывала Атал: искорки света, плывущие в воздухе, парящие, а иногда движущиеся направленным потоком. В них купался мир, видный ей невооружённым глазом: трава, река, деревья; но там, где она видела разумное существо, одного из мулефа, свет был ярче и в нём было больше движения. Он нисколько не скрывал их очертания, скорее даже делал чётче.
— Я и не знала, как это красиво, — сказала Мэри.
— Ну конечно красиво, — ответила ей подруга. — Странно, что ты их раньше не видела. Поогляди-ка на малыша…
Она показала на одного из маленьких детей, игравших в высокой траве: он неуклюже прыгал за кузнечиками, вдруг останавился, чтобы посмотреть на листочек, упал, снова поднялся, побежал что-то сказать маме, потом его снова отвлекла какая-то палочка, он попытался её поднять, потом увидел на своём хоботе муравьёв и заулюлюкал от восторга. Вокруг него была золотая дымка, такая же, как вокруг шалашей, рыболовных сетей, вечерних костров — ярче, чем у них, хоть и не намного.
Но в его дымке к тому же были маленькие вихревые потоки намерений, кружившиеся, рассеивавшиеся и исчезавшие, уступая место новым.
А вокруг его матери золотые искры были намного ярче, и потоки их были устойчивей и мощнее. Она готовила еду: рассыпала муку по плоскому камню, чтобы испечь тонкую лепёшку, вроде чапати или тортильи, одновременно присматривая за своим ребёнком. И тени, или сраф, или пыль, окутывавшие неё, были сама мудрость, предусмотрительность и забота.
— Наконец-то ты видишь, — сказала Атал. — Ну, теперь ты должна пойти со мной.
Мэри удивлённо посмотрела на подругу. Голос у Атал был странный, она как будто говорила: наконец-то ты готова, мы этого ждали, теперь всё должно измениться.
Появились другие мулефа, они катились с холма, с берега реки — члены их группы и незнакомцы, которых она раньше не видела и которые с любопытством смотрели в её сторону. Отовсюду слышался непрерывный рокот их колёс по набитой земле.
— Куда мне идти? — спросила Мэри. — Зачем они все здесь?
— Не тревожься, — сказала Атал, — идём со мной, мы не причиним тебе зла.
Это собрание, видимо, было давно запланировано, так как все мулефа явно знали, куда идти и чего ожидать. На краю деревни был правильной формы холм с плотно утоптанной землёй, покатый с двух сторон. Толпа — Мэри насчитала не меньше пятидесяти мулефа — двигалась к нему. В вечернем воздухе висел дым костров, на которых готовили пищу, а заходящее солнце окутало всё вокруг своей золотистой дымкой. Мэри чувствовала запах жареной кукурузы и тёплый запах самих мулефа — запах масла, тёплой плоти и ещё какой-то сладковатый запах, похожий на лошадиный.
Атал легонько подтолкнула в сторону холма.
Мэри спросила:
— Что происходит? Скажи мне!
— Нет, нет… Не я. Говорить будет Саттамакс…
Имя Саттамакс было незнакомо Мэри, и залифа, на которого указала ей Атал, она видела впервые. Он был старше всех мулефа, кого она до сих пор видела: у основания его хобота росли седые волоски, а двигался он с трудом, как будто у него был артрит. Остальные осторожно собрались вокруг него, и, улучив секунду взглянуть на него сквозь лаковое зеркало, Мэри поняла почему: облако теней старого залифа было таким густым и сложным, что Мэри, даже не зная толком, что это значит, прониклась к нему уважением.
Саттамакс был готов говорить, и остальная толпа умолкла. Мэри стояла у холма.
Рядом, чтобы придать ей уверенности, стояла Атал. Но Мэри всё же ощущала, что все взгляды направлены на неё, и чувствовала себя новенькой в школе.
Саттамакс заговорил глубоким, ярким, выразительным голосом; хобот его двигался свободно и изящно.
— Мы собрались вместе, чтобы поприветствовать чужеземку Мэри. У тех из нас, кто её знает, есть основания благодарить её за всё сделанное ею с тех пор, как она оказалась среди нас. Мы ждали, когда она овладеет нашим языком. С помощью многих из нас, но особенно залиф Атал, чужеземка Мэри теперь может нас понимать.
— Но ей нужно было понять кое-что ещё — сраф. Она знала о нём, но не видела его так, как видим мы, пока не сделала инструмент, через который может на него смотреть.
— И теперь, когда ей это удалось, она готова узнать больше о том, что она должна сделать, чтобы помочь нам. Мэри, подойди ко мне.
Она почувствовала головокружение, смущение и неловкость, но послушалась и подошла к старому залифу. Она подумала, что нужно что-то сказать, и начала:
— Все вы дали мне почувствовать себя среди друзей. Вы добры и гостеприимны. Я пришла из мира, где жизнь совсем другая, но некоторые из нас, как и вы, знают про сраф, и я благодарна вам за помощь в создании этого зеркала, в которое я могу его видеть. Если я как-то могу помочь вам, я с радостью это сделаю.
Она говорила не так складно, как с Атал, и волновалась, что неудачно выразилась.
Трудно было выбрать, куда обращаться, когда нужно было одновременно жестикулировать и говорить, но, кажется, её поняли.
Саттамакс сказал:
— Приятно слышать, что ты говоришь. Мы надеемся, что ты сможешь нам помочь. Если же нет, не представляю, как нам выжить. Туалапи убьют нас. Их стало больше, чем когда-либо, и с каждым годом становится всё больше. С миром творится что-то неладное. Большую часть тридцати трёх тысяч лет, которые живут мулефа, мы заботились о земле. Всё было в равновесии. Деревья процветали, пасуны были здоровы. Даже если иногда приходили туалапи, нас и их всегда было постоянное число.
— Но триста лет назад деревья стали чахнуть. Мы с тревогой наблюдали за ними, заботливо ухаживали, и всё же они стали приносить всё меньше стручков и сбрасывать листья не ко времени, а некоторые вообще умирали — такого раньше не случалось. На нашей памяти такого небыло, и мы не находим этому причины.
— Конечно, это происходит медленно, но и ритм нашей жизни медленный. Мы не знали этого, пока не пришла ты. Мы видели бабочек и птиц, но у них нет срафа. У тебя же есть, как бы странно ты ни выглядела; но ты быстра и стремительна, как птицы, как бабочки. Ты поняла, что для того, чтобы увидеть сраф, тебе что-то нужно, и тут же, из материалов, известных нам тысячи лет, собрала инструмент. По сравнению с нами, ты думаешь и действуешь со скоростью птицы. Так нам кажется, и так мы поняли, что наш ритм кажется тебе медленным.
— Но на то и наша надежда. Ты понимаешь то, чего не понимаем мы, ты видишь связи, возможности и альтернативы, невидимые для нас, как сраф был невидим для тебя. Мы не знаем, как нам выжить, но надеемся, что ты узнаешь. Мы надеемся, что ты быстро выяснишь причину болезни деревьев и найдёшь от неё лекарство; мы надеемся, ты придумаешь, что делать с туалапи — они стали так многочисленны и сильны… И мы надеемся, что ты сумеешь сделать это быстро, иначе мы погибнем.
В толпе раздался шумок согласия и одобрения. Все смотрели на Мэри; никогда ещё она так явственно не чувствовала себя новенькой в школе, где от неё ожидают многого. Ей странно льстило всё сказанное: мысль о том, что она быстрая и стремительная, как птица, была для неё новой и приятной, ведь она всегда считала себя упорной и усидчивой. Но вместе с тем она чувствовала, что, представляя её такой, они страшно заблуждаются, они ничего не понимают, ей ни за что не оправдать их отчаянных надежд.
