— Да откуда Вам знать, — закричала она, — что творится в моей голове и моей душе!?
Наверное вы не растите своих детей а откладываете яйца или что-то в этом роде, потому что в вас нет доброты, нет великодушия, нет внимания к другим. Вы даже не жестоки, хотя даже так было бы лучше, потому что это значило бы, что Вы воспринимаете нас всерьез, а не идете с нами, пока это выгодно Вам… О, теперь я не могу доверять Вам вообще! Вы сказали, что поможете, и мы сделали бы это вместе, а теперь Вы хотите остановить нас, подлый Тиалис!
— Лира, даже собственному ребенку я не позволил бы говорить со мной так нагло, и своевольно. И почему я не наказал тебя раньше…
— Так вперед! Накажите меня, так, как Вы можете! Возьмите ваши проклятые шпоры, и глубоко вонзите их, давайте! Вот моя рука, сделайте это! Вам не понять, что творится в моем сердце, Вы, гордое, эгоистичное существо, Вам не понять, как я грущу о своем друге Роджере и жалею и злюсь на себя за то, что сделала. Вы убиваете людей так же просто, как, — и она щелкнула пальцами, — они ничего не значат для Вас, но мне мучительно больно, что я так и не сказала ему до свидания, и я хочу от всего сердца попросить прощения, что Вам никогда не понять, при вашей гордости, вашем взрослом уме, и если я должна умереть, чтобы сделать это, я умру, и буду счастлива. Я видела и худшее. И если Вы хотите убить меня, твердый человек, сильный человек, носитель яда, сделайте это, Шевалье, убейте меня. Тогда я и Роджер сможем вечно играть в земле мертвых, и смеяться над Вами, жалкая тварь.
Нетрудно было понять, на что готов Тиалис, так как он трясся, с головы до пят пылая гневом. Но он еще не успел ничего сделать, как позади Лиры послышался голос, и оба почувствовали, как их окатило холодом. Лира обернулась, зная, что она увидит и, несмотря на браваду, боялась этого.
Смерть стояла очень близко, любезно улыбаясь, и ее лицо походило на лица других смертей, виденных Лирой, но это была ее собственная смерть, и Пантелеймон на ее груди выл и дрожал, и в форме горностая он обернулся вокруг шеи Лиры, пытаясь оттолкнуть ее от смерти. Но, сделав так, он только подтолкнул себя к смерти, и осознав это, он снова прижался к ней, к ее теплой шее и сильному бьющемуся сердцу.
Лира прижала его к себе и в посмотрела прямо в лицо смерти. Она никак не могла вспомнить, что сказала смерть, а краем глаза, видела, как Тиалис, спешно настраивал рудный резонатор.
— Вы — моя смерть, да? — задала вопрос Лира.
— Да, дорогая, — сказала Смерть.
— Вы ведь еще не собираетесь забрать меня?
— Ты хотела видеть меня. Я всегда здесь.
— Да, но… я хотела, да, но…, я хочу попасть в землю мертвых, да. Но не умереть. Я не хочу умирать. Мне нравится быть живой, и я люблю своего деймона, и
… Ведь деймоны не попадают туда? Я видела, что они просто тают, как свечи, когда люди умирают. У людей в земле мертвых есть деймоны?
— Нет, — ответила смерть. — Ваши деймоны исчезают в воздухе, а вы исчезаете под землей.
— Тогда я хочу взять своего деймона с собой, когда пойду в землю мертвых, — твердо сказала Лира. — И я хочу вернуться. Когда-нибудь кто-нибудь из людей возвращался оттуда?
— Такого не было уже очень, очень давно. В конце концов, дитя, ты прибудешь в землю мертвых безо всяких усилий, без риска. Это будет безопасная, спокойная поездка, в компании собственной смерти, твоего близкого и преданного друга, который был около тебя всю твою жизнь, кто знает тебя лучше, чем ты сама…
— Но Пантелеймон — мой близкий и преданный друг! Тебя я не знаю, Смерть, я знаю Пана, я люблю Пана и если он когда-нибудь, если мы когда-нибудь…
Смерть кивала. Она казалась заинтересованной и любезной, но Лира ни на мгновение не могла забыть, кто это был: ее собственная смерть, совсем рядом.
— Я понимаю, что теперь дальнейшее продвижение потребует усилий, — продолжала она более спокойно, — и будет опасно, но я хочу этого, Смерть, правда. И Уилл тоже. Мы слишком быстро потеряли близких, и нам надо еще кое-что сказать им, по крайней мере мне.
— Всем жаль, что они не могут поговорить с теми, кто ушел в землю мертвых.
Почему для вас должно быть исключение?
— Потому, что, — начала сочинять Лира, — есть кое-что еще, что я должна сделать там, не только увидеть моего друга Роджера. Эту задачу возложил на меня ангел, и никто другой не может сделать это, только я. Это слишком важно, чтобы ждать, пока я умру естественным путем, это должно быть сделанно сейчас. Понимаете, ангел приказал мне. Именно поэтому мы прибыли сюда, я и Уилл. Мы должны дойти туда.
Позади нее, Тиалис убрал свой инструмент и теперь сидел, наблюдая как дитя умоляет собственную смерть взять ее туда, куда никто не пошел бы.
Смерть чесала в голове и поднимала руки, но ничто не могло останавить слов Лиры, ничего не могло остудить ее желание, даже страх: она видела кое-что похуже смерти, утверждала она, и она имела право так говорить.
В конце концов смерть Лиры сказала:
— Если ничто не может отвратить тебя, тогда все, что я могу сказать — идти со мной, я возьму тебя в землю мертвых. Я буду твоим проводником. Я покажу тебе путь туда, но путь обратно тебе придется искать самой.
— И моих друзей, — добавила Лира. — Уилла и других.
— Лира, — сказал Тиалис, — несмотря на все это, мы пойдем с тобой. Я был рассержен на тебя минуту назад. Но ты ведешь себя…
Лира поняла, что настало время примирения, и с радостью извинилась, хотя и в своей манере.
— Да, — сказала она, — извините, Тиалис, но если бы Вы не рассердились, мы никогда не нашли бы эту даму, которая поведет нас. Я рада, что Вы здесь, Вы и леди Салмакия, я от всей души благодарна Вам, за то, что вы с нами.
Итак, Лира убедила собственную смерть отвести ее и других туда, куда ушли Роджер, отец Уила, Тони Макариос, и многие другие. Смерть велела ей спуститься к причалу, когда первый свет появится на небе, и приготовиться к отплытию.
Но Пантелеймон дрожал и трясся, и Лира никак не могла его успокоить; тихий стон то и дело вырывался из его груди. Лежа на полу лачуги вместе с другими, она спала беспокойно, то и дело просыпаясь, а ее смерть сидела рядом и смотрела на нее.
Глава двадцать. Восхождение
Мулефа делали различные виды верёвок и шнуров, поэтому Мэри Малон потратила целое утро, изучая запасы семьи Атал. Принцип скручивания и витья не был известен в этом мире, поэтому все шнуры и веревки оказались плетёными, но, несмотря на это, прочными и эластичными. Вскоре Мэри нашла именно то, что нужно.
— Что вы делаете? — спросила Атал.
В лексиконе мулефа не было слова «взбираться», поэтому Мэри изобразила, как хочет подняться по дереву. Атал перепугалась.
— Наверх до самой кроны, так высоко?
— Я должна увидеть, что происходит, — объяснила Мэри. — А сейчас помоги мне подготовить веревку.
Однажды в Калифорнии Мэри встретила математика, который проводил все выходные, поднимаясь на деревья. Мэри увлекалась скалолазанием и жадно слушала рассказы о методах подъема и оборудовании. Она решила опробовать советы на практике, как только появится шанс. Конечно, не предполагая, что придется взбираться на деревья в другой вселенной, да ещё и в одиночку, но выбора всё равно не было.
Единственное, что можно было сделать, так это заранее все подготовить, максимально себя обезопасив.
У неё был моток веревки, достаточно длинный, чтобы подняться на крону, с достаточно прочной верёвкой, чтобы та могла удержать её вес с запасом. Затем следовало порезать на петли жёсткий шнур: небольшие петли, куда можно было просунуть руку, требовалось завязать морским узлом и приспособить в качестве точек опоры на главном тросе.
Следом нужно было придумать, как перебросить верёвку через ветку: лук, который получился через два часа экспериментов с упругим шнуром и гибкой ветвью; вырезанные с помощью складного ножа стрелы, с жёсткими листьями вместо перьев, чтобы придать стреле устойчивость в полёте. В конце дня всё было готово для подъёма, но уже садилось солнце, и за день очень устали руки, поэтому после еды Мэри провалилась в беспокойный сон, в то время как мулефа обсуждали её действия своим тихим музыкальным шёпотом.
С утра Мэри первым делом занялась перекидыванием верёвки через ветвь. Мулефа, беспокоясь о ней, пришли понаблюдать за её занятием. Восхождение было столь чуждо созданиям на колесах, что даже подобная мысль пугала их.
В душе она догадывалась, что они чувствуют. Мэри прогнала нервозность, привязала конец самого тонкого, самого легкого шнурочка к одной из стрел и отправила ее вверх из лука.
Первая попытка оказалась неудачной: стрела попала в кору дерева и застряла там.
Вторую стрелу она потеряла, — хотя та и перелетела через ветвь, но недостаточно низко опустилась, Мэри потянула её обратно и случайно сломала — верёвка свалилась обратно, вместе с обломками. Осталась всего одна стрела, но на этот раз удача улыбнулась ей.
