Аккуратно, чтобы не порвать, Мэри сровняла трос так, чтобы оба конца касались земли. Затем накрепко привязала их к массивному корню, обхватом с её туловище. «Ну вот, должно быть надёжно», — подумала Мэри. Конечно, с земли сложно было судить, насколько крепкая ветка, выдержит ли, хотя всё зависело только от этого. В отличие от восхождения на скалу, где трос можно закрепить за крюк на утесе, а крюки вбить через каждые несколько ярдов, чтобы падать было невысоко, здесь была одна длинная верёвка, и если что-то пойдет не так, то и одно длинное падение.
Поэтому для подстраховки Мэри сплела три небольшие веревки и завязала их вокруг свисающих концов троса — получился свободный узел, который можно было затянуть, как только она начнет падать.
Поместив ногу в первую петлю, она начала восхождение.
Женщина достигла верхушки быстрее, чем ожидала. Подъём был прямой, верёвка в её руках податлива, и, не заботясь заранее о том, как забраться на первую ветку, она обнаружила, что глубокие трещины в коре дают твердую опору и чувство безопасности. И вот, спустя всего лишь пятнадцать минут с начала подъёма, она оказалась на первой ветви и планировала свой дальнейший маршрут.
Удачной мыслью было взять с собой две дополнительных мотка верёвок, чтобы сплести из них подстраховочную сеть вместо крюков, якорей и других аппаратных средств, которые помогали ей во время восхождения на скалы. Плетение подстраховки отняло несколько минут, и как только все было готово, она выбрала наиболее перспективную ветку, снова смотала запасную верёвку и отправилась дальше.
Через десять минут осторожного подъема Мэри очутилась в самой густой части кроны.
Она могла достать листья и пропустить их между пальцев, нашла несколько крошечных цветков беловатого цвета, что, отцветая, оставляли небольшие семена, размером с монету, которые позже должны были превратится в железокаменные стручки-колёса.
Она достигла удобного участка, где пересекались три разветвлённые ветки, ослабила ремень безопасности и села передохнуть.
Сквозь просветы между листьями было видно синее море, ясное и сверкающее до самого горизонта, а позади тянулись коричнево-золотистые прерии, пересеченные черными магистралями.
Подул легкий бриз, который поднял слабый аромат цветов и шелест жёстких листьев, и Мэри представила себе огромную, смутную благожелательность, держащую её в своих ладонях. Сейчас, лежа в тени ветвей, она чувствовала такое счастье, которое прежде испытывала лишь однажды, и не во время молитв.
К реальности её вернула судорога в правой лодыжке, неловко застрявшей между ветвей. Мэри вытянула ногу и обратилась к предстоящей задаче, чувствуя лёгкое головокружение от океанической радости, разлитой в воздухе.
Она объяснила мулефа, на каком расстоянии нужно держать лакированные пластины молодого дерева, чтобы увидеть сраф, и они вставили янтарные пластины в бамбуковую трубку, сделав некое подобие подзорной трубы. Мэри хранила её в нагрудном кармане, и сейчас смотрела сквозь неё, как сраф, или силы, или Пыль Лиры плывут в потоке ветра, дрейфуют и искрятся золотом, будто облако крошечных существ. По большей части, они беспорядочно летали, словно пылинки в потоке солнечного света или молекулы в стакане воды.
По большей части.
Но чем дольше она вглядывалась, тем яснее улавливала другое направление движения.
В основе хаотичного процесса лежала более глубокая, медленная, всеобщая направленность к морю.
Что ж, любопытно. Закрепившись при помощи одной из верёвок, Мэри подползла по ветке поближе к цветкам и стала пристально их рассматривать. Она смотрела до тех пор, пока не убедилась в своей правоте, а затем осторожно начала длинный и напряженный процесс спуска вниз.
Внизу Мэри ждали совершенно изволновавшиеся мулефа: они очень переживали по поводу своего друга, поднявшегося так высоко.
Особенно обрадовалась Атал, которая нежно дотрагивалась до неё своим стволом и шептала что-то, радуясь, что Мэри вернулась в целости и сохранности. Потом мулефа с легкостью подхватили женское тело и понесли вниз к своему селению.
Как только они показались на вершине холма, их увидели в деревне, и когда они достигли площадки для выступлений, толпа настолько разрослась, что Мэри решила: большинство посетителей прибыли из других краев, дабы выслушать её. Она боялась, что разочарует их своими новостями.
Старый залиф Саттамакс установил платформу и тепло её поприветствовал, а она отвечала со всей любезностью, на которую была способна на языке мулефа. Как только с церемониями было закончено, Мэри — запинаясь с жестикуляцией начала говорить.
— Друзья, я поднималась на крону деревьев и вблизи наблюдала за растущими листьями, молодыми цветами и стручками-колёсами. И заметила, что поток срафа, — продолжала она, — движется против ветра. Воздух идет от моря, а сраф — в противоположную ему сторону. Вы можете это заметить с земли?
— Нет, — сказал Саттамакс, — мы впервые об этом слышим.
— Сраф, — она продолжила, — просачивается сквозь деревья, и часть его притягивается к цветкам: но цветы направлены вверх, и если бы сраф опускался вниз, то он проник бы сквозь лепестки и оплодотворил цветы, как пыльца звезд. Но сраф не падает, а движется к морю. Если цветок направлен венчиком к земле, то сраф попадает на них. Вот почему стручки-колёса худо-бедно растут до сих пор.
Должно быть цветы направлены вверх, потому что раньше сраф падал вниз. Должно быть, что-то произошло с ним, а не с деревьями. Поток срафа виден только сверху, вот почему вы ничего не знали. Так если вы хотите спасти себя и деревья, то мы должны узнать, почему сраф движется именно так? Мне пока сложно делать какие-то выводы, но я попробую вам помочь.
Она видела, что многие тянутся вверх, чтобы посмотреть на дрейф Пыли. Но с земли его нельзя было заметить: она сама раньше смотрела сквозь подзорную трубу, но всё, что видела — глубокое синее небо.
Мулефа долго обсуждали её слова, вспоминая различные легенды, хронологии и упоминания о сраф-ветре, но всё впустую. Они помнили только, что сраф всегда шел от звезд. Наконец мулефа спросили, что может предложить Мэри.
— Мне нужно понаблюдать еще. Я хочу выяснить, движется ли сраф все время в одну сторону или меняет направление, как ветер, днем и ночью. Поэтому я должна какое-то время пожить наверху, чтобы сравнить движение срафа днём и ночью. Мне будет нужна ваша помощь, чтобы построить специальный навес, где я могла бы спать: нам действительно нужно больше наблюдений.
Мулефа сразу же предложили ей построить всё, что нужно. Они умели управляться с лебедкой, и кто-то тут же придумал простой способ транспортировки Мэри наверх, чтобы избавить её от опасного подъема. Они быстро собрали материалы и охотно приступили к работе: связывали и стягивали верёвки, приносили всё, что могло понадобиться ей на её наблюдательном посту.
После разговора со старой парой в оливковой роще отец Гомес потерял след. Он потратил несколько дней, опрашивая всех и ища хоть какие-то нити, но женщина как в воду канула.
Безрезультатные поиски утомляли, но он знал, что всё равно не бросит свою миссию, распятие на шее и винтовка за спиной служили молчаливым подтверждением его намерения довести дело до конца.
У него ушло бы больше времени, если б не прихоть погоды. Он находился в мире, где было жарко и засушливо, и его всё сильнее мучила жажда. Увидев влажный след на вершине скалы, он решил подняться и проверить, нет ли там родника. Родника там не оказалось, там оказалось окно в мир деревьев со стручками-колёсами, где только что прошёл дождь. Так отец Гомес узнал, куда ушла Мэри.
Глава двадцать один. Гарпии
И Лира, и Уилл проснулись в тягостном ужасе, как приговорённые утром казни.
Титалис и Салмакия ухаживали за своими стрекозами, кормили их мотыльками, которых заарканили у ямтарной лампы, висевшей над бочонком с маслом на дворе, и мухами, которых вырезали из паутин, поили водой из оловянной миски. Леди Салмакия, увидев лицо Лиры и Пантелеймона, прижавшегося к её груди маленькой мышкой, оставила свои дела и пошла с ней поговорить. А Уилл вышел из избушки прогуляться.
— Вы ещё можете передумать, — сказала Салмакия.
— Нет, не можем. Мы уже решили, — со смесью страха и упрямства в голосе ответила Лира.
— А если мы не вернёмся?
— Вам идти не обязательно, — напомнила Лира.
— Мы вас не покинем.
— Ну а если вы не вернётесь?
— Значит, мы умрём, делая важное дело.
Лира промолчала. Раньше она не обращала особого внимания на леди, а вот теперь, в дымном свете нафтовой лампы, всего на расстоянии протянутой руки от себя, на столе, она увидела её чётко и ясно. Её лицо было спокойным и добрым — не красивым, не хорошеньким, а именно таким, какое приятно увидеть, когда тебе больно, грустно или страшно. В её спокойном, низком, выразительном голосе чувствовалась нотка смеха и радости. Лира не помнила, чтобы ей в жизни кто-нибудь читал книжки перед сном, рассказывал сказки, пел песенки, а потом целовал на ночь и гасил свет. Но теперь ей вдруг подумалось, что если на свете есть голос, который может окружить заботой и согреть любовью, то это такой голос, как у леди Салмакии, и в её сердце шевельнулось желание когда-нибудь иметь собственного ребёнка, качать его, баюкать и петь ему таким же голосом.
