Она вглядывалась в темноту, насколько позволяло зрение: в бесконечной тишине можно было увидеть тысячи призраков, которые продолжали появляться, будто беженцы, возвращающиеся на родину.
— Расскажи им, — повторила Мэри.
Глава тридцать три. Марципан
Наутро Лира проснулась; во сне она видела, что к ней вернулся Пантелеймон в своём окончательном облике. Ей очень понравилось, но она никак не могла вспомнить, кем он стал.
Солнце только встало, и воздух был ещё свеж. За открытой дверью дома Мэри — хижины с соломенной крышей, где она спала — светило солнце. Она ещё полежала, прислушиваясь. Снаружи пели птицы, трещал какой-то сверчок, а рядом тихонько дышала во сне Мэри.
Лира села и обнаружила, что она раздета. На секунду она возмутилась, но потом заметила рядом на полу стопку чистых вещей: рубашку Мэри и кусок мягкой и лёгкой узорчатой ткани, который можно было завязать, как юбку. Лира оделась: в рубашке она путалась, но по крайней мере выглядела прилично.
Она вышла из хижины. Пантелеймон точно был где-то рядом. Она почти слышала его голос и смех. Значит, с ним всё в порядке, и они всё ещё как-то связаны друг с другом. А когда он простит её и вернётся, они столько часов будут просто говорить, просто рассказывать всё друг другу…
Уилл всё ещё спал под деревом — вот лежебока. Лира хотела было разбудить его, но потом подумала, что пока она одна, можно поплавать в реке. Когда-то она любила плавать в реке Черуэлл с другими оксфордскими детьми, но с Уиллом так не получится — от одной мысли об этом она покраснела.
И она одна пошла к воде в жемчужном свете утра. У берега, в камышах, на одной ноге неподвижно стояла высокая изящная птица, похожая на цаплю.
Лира пошла потише и помедленней, чтобы не спугнуть её, но птица обращала на неё не больше внимания, чем на ветку в воде.
— Ну… — сказала Лира.
Оставив одежду на берегу, она скользнула в реку. Вода в ней была морская, приливная. Странная — Лира никогда ещё не купалась в солёной воде. Она быстро поплавала, чтобы согреться, а потом вышла на берег и съёжилась, дрожа. Пан обычно её сушил. Может, он сейчас рыба и смеётся над ней из воды? Или жучком заберётся в одежду, чтобы пощекотать её, или он птица? Или он где-то наедине с другим дэмоном и совсем забыл о Лире?
Солнце припекало, она скоро высохла и снова надела просторную рубашку Мэри.
Заметив у берега плоские камни, она пошла за своими вещами, чтобы их постирать.
Но обнаружила, что кто-то её опередил: и её одежда, и вещи Уилла лежали на упругих ветках какого-то ароматного куста, уже почти сухие.
Уилл пошевелился. Она села рядом с ним и тихонько сказала:
— Уилл! Проснись!
— Где мы? — отозвался он, приподнявшись и потянувшись за ножом.
— В безопасности, — сказала она, отворачиваясь. — Они и вещи наши постирали, или это доктор Мелоун. Я тебе принесу. Они почти сухие…
Лира просунула вещи под полог листьев и села к нему спиной, чтобы Уилл мог одеться.
— Я поплавала в реке — ходила искать Пана, но он, кажется, прячется.
— Хорошая мысль. Я про купание. На мне, по-моему, уже столетняя грязь… Пойду помоюсь.
Пока его не было, Лира побродила по деревне. Чтобы не нарушить каких-нибудь правил хорошего тона, она ни к чему особенно не приглядывалась, но всё вокруг было так интересно. Некоторые дома были очень старыми, а некоторые совсем новыми, но все они были похожи друг на друга и построены из дерева, глины и соломы. В них не было ничего грубого; все двери, оконные рамы и косяки были в изящных узорах, но эти узоры не были вырезаны по дереву. Хозяева как будто убедили деревья вырасти так.
И чем больше она наблюдала, тем больше видела проявлений порядка и аккуратности — они открывались ей, как пласты значений в алетиометре. Части её разума не терпелось сложить их в единый узор, легко переходя от сходства к сходству, от значения к значению, как при чтении алетиометра; но другая часть думала, сколько они смогут здесь остаться.
«Ну, я-то никуда не пойду, пока не вернётся Пан», — сказала она себе.
Потом с реки вернулся Уилл, а из дома вышла Мэри и предложила им позавтракать; вскоре появилась Атал, а потом и вся деревня вокруг оживилась. Маленькие мулефа, ещё без колёс, подглядывали за ними из-за своих домов, а когда Лира неожиданно оборачивалась и смотрела прямо на них, подпрыгивали от страха и смеялись.
— Ну, — сказала Мэри, когда они позавтракали хлебом, плодами и жгучим настоем чего-то, похожего на мяту. — Вчера вы слишком устали и могли только отдыхать. Но сегодня вид у вас обоих намного живее, и, думаю, мы должны рассказать друг другу всё, что мы узнали. А так как времени это займёт порядочно, а другим занятиям не помешает, давайте-ка не будем сидеть без дела и починим сети.
Они принесли на берег кучу жёстких просмолённых сетей и разложили на траве. Мэри показала им, как вязать новые ячеи взамен прохудившихся. Она всё время было настороже: Атал сказала ей, что семьи, живущие дальше по берегу, видели, что над морем собирается много белых птиц туалапи, и все готовы по первому знаку покинуть свои дома. Но всё же работу никто не отменял.
И, сидя на солнышке у тихой реки, Лира рассказала Мэри всё, начиная с того самого давнего момента, когда они с Паном решили заглянуть в уборную колледжа Джордан.
Прилив закончился, начался отлив, но туалапи всё ещё не было. Ближе к вечеру Мэри повела Лиру и Уилла вдоль реки, мимо шестов, на которых висели рыболовные сети, через широкие солончаки, к морю. Во время отлива там было безопасно: белые птицы прилетали к земле только в большую воду. Мэри вела их по твёрдой тропинке, проложенной среди грязи; как многое сделанное мулефа, тропинка была древней, и за ней отлично ухаживали, она казалась скорее частью природы, чем искусственным сооружением.
— Они сделали каменные дороги? — спросил Уилл.
— Нет. Думаю, в каком-то смысле, это дороги сделали их, — ответила Мэри. — То есть они никогда не смогли бы пользоваться колёсами, не будь здесь столько твёрдых, ровных поверхностей. По-моему, это застывшие потоки лавы из древних вулканов.
— Из-за дорог они смогли ездить на колёсах. И всё остальное тоже совпало: сами колёсные деревья, форма тел мулефа — они не позвоночные, у них нет хребта. По воле какого-то случая в наших мирах было легче выжить существам с хребтом, и у них развились разнообразные формы тел, основанные на центральном позвоночном столбе. В этом же мире случилось по-иному, и здесь хорошо прижилась ромбовидная форма скелета. Есть, конечно, и позвоночные, но их не много. К примеру, змеи.
Они здесь считаются важными животными. Местные ухаживают за ними и стараются их не обижать… В общем, всё так совпало: их тела, дороги и колёсные деревья… множество мелких совпадений. А когда началась твоя часть истории, Уилл?
— У меня тоже было много мелких совпадений, — начал он, вспоминая кошку под грабами. Приди он на тридцать секунд раньше или позже, он бы никогда её не увидел, никогда не нашёл бы окно, не обнаружил бы Читагацци и Лиру — ничего этого не было бы.
Он начал с самого начала, и Мээри с Лирой всю дорогу слушали его. Когда они дошли до берега, он дошёл до того места, когда они с отцом дрались на горе.
— А потом ведьма его убила…
Он до сих пор так и не понял этого до конца. Он объяснил, что ведьма сказала ему перед тем, как убить себя: она любила Джона Пэрри, а он ею пренебрёг.
— Какие всё-таки ведьмы свирепые, — сказала Лира.
— Но она любила его…
— Ну, — сказала Мэри, — любовь тоже свирепа.
— Но он любил мою мать, — сказал Уилл. — И я могу сказать ей, что он ей не изменил.
Лира, глядя на Уилла, подумала, что если бы он влюбился, он был бы таким же.
Вокруг них в тёплом воздухе висели тихие дневные звуки: бесконечное тягучее чавканье болота, стрекотанье насекомых, крики чаек. Отлив достиг своей максимальной точки, открыв яркому солнцу весь блестящий пляж. Миллиарды крохотных обитателей ила жили, питались и умирали в верхнем слое песка; по горкам отрытого песка, маленьким отверстиям для дыхания и скрытым движениям было видно, что во всём пейзаже кипит жизнь.
Ничего не говоря остальным, Мэри посмотрела в морскую даль, ища на горизонте белые паруса. Но увидела только туманное мерцание в том месте, где синева неба бледнела у кромки воды и море, отражая эту бледность, искрилось в дрожащем воздухе.
Мэри показала Уилл и Лире, как находить особых моллюсков по их дыхательным трубочкам, торчащим из песка. Мулефа их очень любили, но им трудно было ездить по песку, чтобы их собирать. Когда Мэри бывала на берегу, она набирала столько, сколько могла унести; теперь же, с тремя парами рук и глаз, они могли устроить мулефа настоящий пир.
Она дала им по мешку, и они стали работать, слушая рассказ дальше. Мешки постепенно наполнялись, а Мэри потихоньку отводила детей обратно к солончакам: начинался прилив.
