— Да, — сказал он, — а я хотел… Здорово было бы даже просто вернуться в Читтагацци. Красивое было место, а не было бы там ещё призраков… Но дело в моей матери. Я должен вернуться и заботиться о ней. Я оставил её с миссис Купер, а это нечестно по отношению к ним обеим.
— Но по отношению к тебе нечестно, что тебе придётся вернуться.
— Да, — сказал он, — но это по-другому нечестно. Как землетрясение или гроза.
Может, и нечестно, но никто не виноват. А если я оставлю мать со старушкой, за которой самой нужен уход, это будет нечестно по-другому. Это будет плохо. Мне просто нужно вернуться домой. Но жить по-старому, наверное, будет трудно. Наша тайна, наверное, раскрыта. Миссис Купер вряд ли могла за ней уследить, особенно если у мамы был такой период, когда она всего боится. Так что, скорее всего, ей пришлось просить у кого-нибудь помощи, и когда я вернусь, меня отошлют в какое-нибудь учреждение.
— Нет! Что, в какой-нибудь приют?
— Кажется, это так и делается. Не знаю точно. Я буду его ненавидеть.
— Ты можешь убежать с помощью ножа, Уилл! И прийти в мой мир!
— Моё место всё-таки там, там я могу быть с ней. Когда вырасту, я смогу хорошо о ней заботиться, в моём собственном доме. Тогда никто не сможет вмешиваться.
— Думаешь, ты когда-нибудь женишься?
Он долго молчал. Но она знала, что он думает.
— Так далеко я не загадываю, — ответил он. — Жениться надо на ком-то, кто понимает про… Не думаю, что такие есть в моём мире. А ты выйдешь замуж?
— Я тоже, — ответила она. — Вряд ли за кого-то из моего мира.
Они всё шли и шли дальше, к горизонту. У них было всё время в мире — всё время, которое было у мира.
Через некоторое время Лира сказала:
— Ты ведь оставишь у себя нож? Чтобы приходить в мой мир?
— Конечно. Я уж точно его никому никогда не отдам.
— Не смотри… — сказала она, не замедляя шага. — Опять они. Слева.
— Они и правда идут за нами, — обрадованно сказал Уилл.
— Тсс!
— Я так и думал. Ладно, теперь притворимся, побродим, как будто их ищем, поищем во всяких дурацких местах.
Началась игра. Они нашли пруд и стали искать дэмонов в камышах и в тине, громко говоря, что дэмоны должны быть лягушками, или плавунцами, или слизняками; содрали кору со старого упавшего дерева на краю рощи волокнистых деревьев, притворившись, что заметили под ней дэмонов в виде уховёрток. Лира устроила целое представление: ахнула, что наступила на муравья, у которого лицо прямо как у Пана, и, жалея бедняжку, печально спрашивала его, почему он не хочет с ней говорить.
Но удостоверившись, что их не слышат, она наклонилась к Уиллу и уже всерьёз тихонько сказала:
— Нам ведь нужно было их бросить? У нас ведь правда не было выбора?
— Да, нужно было. Тебе было хуже, чем мне, но выбора у нас не было никакого.
Потому что ты дала Роджеру обещание и должна была его сдержать.
— А тебе нужно было ещё раз поговорить с отцом…
— И нам нужно было выпустить их всех.
— Да. И я так рада, что мы это сделали. И Пан однажды тоже будет рад, когда я умру. Мы не разделимся. Мы правильно сделали.
Солнце поднималось всё выше, теплело, и они стали искать тень. К полудню они очутились на склоне, ведущем к вершине гребня, а когда они взобрались наверх, Лира плюхнулась на траву и сказала:
— Ну! Если мы сейчас не найдём что-нибудь тенистое…
С другой стороны гребня лежала долина, густо поросшая кустарником, и они подумали, что там должен быть ручей. По склону гребня они спустились к долине.
Там, среди папоротника и камыша, из-под камней действительно бил родник.
Окунув горячие лица в воду, они с благодарностью напились, а потом пошли вдоль ручья, глядя, как он собирается в маленькие водовороты, льётся с крошечных каменных уступов, становясь всё полноводнее и шире.
— Как так получается? — подивилась Лира. — Больше вода ниоткуда не идёт, а здесь он настолько шире, чем наверху!
Уилл, краем глаза следя за тенями, увидел, как они скользнули вперёд, проскакали над папоротниками и исчезли в кустах ниже по течению ручья. Он молча указал на них Лире, говоря:
— Здесь он течёт медленней. Не так быстро, как бьющий родник, и поэтому собирается в такие лужи… Они пошли туда, — шепнул он, показывая на небольшую группу деревьев у подножья холма.
Они до смешного серьёзно переглянулись и снова отправились вниз по течению ручья.
Чем ниже они спускались в долину, тем гуще становился подлесок; ручей прятался в туннелях зелени и снова появлялся на пятнистых от солнечных зайчиков полянках, но тут же, журча, падал с каменного уступа и снова исчезал в зелени, так что иногда они находили его только на слух.
У подножья холма ручей убегал в лесок деревьев с серебряной корой.
Отец Гомес наблюдал за детьми с вершины гребня. Следить за ними было нетрудно; как бы Мэри ни надеялась на безопасность открытой саванны, в траве, редких зарослях волокнистого дерева и живичных кустах было достаточно места, чтобы спрятаться. Эти двое молодых людей долго оглядывались по сторонам, как будто думали, что за ними следят. Сначала ему приходилось держаться на расстоянии, но постепенно они стали уделять всё больше внимания друг другу и всё меньше окружающему пейзажу.
Чего он не хотел, так это причинить вред мальчику. Его приводила в ужас мысль о том, что он может навредить невинному. Поразить свою цель наверняка он мог только подойдя к ней достаточно близко, чтобы как следует её видеть, а, значит, он должен был пойти за ними в лес.
Тихо и осторожно он двинулся вдоль ручья. Его дэмон, зелёная жучиха, летела над ним, нюхая воздух; у неё было не такое хорошее зрение, как у отца Гомеса, зато острое обоняние, и она очень ясно улавливала запах плоти молодых людей. Она улетала немного вперёд, садилась на травинку и ждала священника, а потом снова летела; и когда она почуяла след, оставленный в воздухе их телами, отец Гомес воздал хвалу Господу за свою миссию, потому что ему стало как никогда ясно, что мальчик и девочка идут на смертный грех.
Он увидел, как они вошли в лесок. Они ни разу не оглянулись с тех пор как перешли гребень, но всё же отец Гомес скрывался, двигаясь вдоль ручья пригнувшись, в одной руке держа винтовку, а другой поддерживая равновесие.
Он был так близок к успеху, что впервые задумался над тем, что будет делать дальше и что больше угодно Царству Небесному: чтобы он вернулся в Женеву или чтобы остался проповедовать в этом мире. Для начала нужно убедить этих четвероногих существ, у которых, кажется, есть зачатки разума, что ездить на колёсах отвратительная и сатанинская привычка. Отучить их от этого, и они будут спасены.
Он остановился у подножья холма, там, где начинались деревья, и тихо положил винтовку на землю.
Он вгляделся в серебряно-зелёно-золотые тени и прислушался, приставив к ушам ладони, чтобы уловить и лучше расслышать сквозь стрекотание насекомых и журчание ручья самый тихий голос. Да: они там. Они остановились.
Он нагнулся за винтовкой…
И вдруг хрипло, придушенно ахнул: что-то схватило его дэмона и потащило от него.
Но вокруг ничего не было! Где она? Боль была дикой. Он услышал её вскрик и бешено заметался по сторонам, ища её.
— Спокойно, — сказал голос из воздуха, — и тихо. Твой дэмон у меня в руке.
— Но… где ты? Кто ты?
— Меня зовут Балтамос, — ответил голос.
Уилл и Лира осторожно пробирались вдоль ручья в лес, лишь изредка перебрасываясь парой слов, пока не пришли в самую его середину.
Посреди рощи была маленькая поляна, поросшая мягкой травой и покрытая замшелыми камнями. Ветви деревьев над ней сплелись так тесно, что почти полностью застилали небо, и на поляне плясали маленькие солнечные зайчики; всё вокруг было в золотых и серебряных пятнах.
И стояла тишина. Нарушали её только журчание ручья да редкий шелест тронутой ветерком листвы в вышине.
Уилл положил на землю свёрток с едой; Лира положила свой рюкзачок. Вокруг не было ни следа теней дэмонов. Они были абсолютно одни.
Они сняли ботинки и носки и сели на мшистые камни у ручья, болтая в нём ногами, вздрагивая от прикосновения холодной воды и чувствуя, как быстрее бежит по жилам кровь.
— Я проголодался, — сказал Уилл.
— Я тоже, — сказала Лира, хотя чувствовала не только голод: ещё что-то, полурадостное, полумучительное — она сама точно не знала что — смутно беспокоило её.
Они развернули тряпицу и поели хлеба и сыра. Их руки почему-то двигались медленно и неловко, и оба они едва ощущали вкус еды, хотя хлеб, испечённый на горячих камнях, был в муке и аппетитно хрустел, а слоистый сыр был солёным и очень свежим.
О потом Лира взяла один из маленьких красных плодов. С быстро бьющимся сердцем она повернулась к нему и сказала:
— Уилл…
И осторожно поднесла плод к его губам.
