Они подошли к спящим по траве и стали тихонько прикасаться к ним носами, лапами и усами, купаясь в их живительном тепле — но совсем осторожно, чтобы их не будить.
Дэмоны проверили, всё ли в порядке у их людей (осторожно вылизав быстро заживающую рану Уилла, убрав локон с лица Лиры), и вдруг за спиной у них раздался тихий шорох.
Оба дэмона вмиг без единого звука отскочили от детей, став волками. В темноте загорелись две пары злобных глаз, заблестели оскаленные белые зубы, каждый изгиб звериных тел выражал угрозу.
Там стояла женщина; лунный свет чётко обрисовывал её фигуру. Это была не Мэри, и когда она заговорила, дэмоны ясно услышали её слова, хотя голос её был беззвучен.
— Пойдёмте со мной, — сказала она.
Дэмонское сердце Пантелеймона ёкнуло, но он подождал с приветствием, пока они не отошли от детей, спавших под деревом.
— Серафина Пеккала! — обрадованно воскликнул он. — Где ты была? Ты знаешь, что случилось?
— Тише. Летим туда, где мы сможем поговорить, — сказала она, помня о спящих жителях деревни.
Её ветка облачной сосны лежала у двери дома Мэри; она взяла её, дэмоны превратились в птиц — соловья и сову — и полетели с ней над соломенными крышами, над пастбищами, над горным хребтом к ближайшей роще колесных деревьев, возвышавшейся над лугами, как огромный замок с посеребрёнными луной курчавыми башнями.
Серафина Пеккала выбрала одну из верхних веток поудобней и вместе с птицами села на ней среди раскрытых цветков, впивавших пыль.
— Вы недолго будете птицами, — сказала она. — Очень скоро ваш облик станет постоянным. Посмотрите вокруг и запомните всё это.
— А кем мы будем? — спросил Пантелеймон.
— Вы узнаете это раньше, чем думаете. Послушайте, — сказала Серафина Пеккала. — Я поведаю вам секрет, известный только ведьмам. Я могу это сделать потому, что вы здесь, со мной, а ваши люди спят внизу. А для кого такое возможно?
— Для ведьм, — сказал Пантелеймон, — и для шаманов. Значит…
— Оставив вас на берегу мира мёртвых, Лира и Уилл, сами того не зная, сделали то, что ведьмы делали всегда. На севере нашего мира есть ужасные, безлюдные места. Когда наш мир был ещё молод, там случилась великая катастрофа, и с тех пор в тех местах нет жизни. Туда не могут войти дэмоны. Чтобы стать ведьмой, девочка должна одна, без своего дэмона, пересечь пустоши. Вам знакомо страдание, которое испытывают они оба.
— Но после этого ведьма понимает, что её дэмон не отделён от неё, как в Болвангаре, что они всё ещё единое существо, но теперь могут странствовать сами по себе, путешествовать в дальние края, видеть диковинные вещи и приносить с собой новые знания. Ведь вы не разделены?
— Нет, — ответил Пантелеймон. — Мы остались едины. Но было так больно, и мы так испугались…
— Так вот, — сказала Серафина, — они не смогут летать, как ведьмы, и жить столько, сколько мы. Но благодаря тому, что они сделали, вы с ними стали ведьмами во всём остальном.
Дэмоны задумались над этой странной новостью.
— Это значит, что мы станем птицами, как дэмоны ведьм? — сказал Пантелеймон.
— Терпение.
— А как Уилл может быть ведьмой? Я думала, все ведьмы женщины.
— Эти двое многое изменили. Все мы привыкаем к переменам, даже ведьмы. Но одно осталось прежним: вы должны помогать своим людям, а не препятствовать им. Вы должны помогать им, наставлять их и обращать их сердца к мудрости. Для этого и существуют дэмоны.
Они молчали. Обратившись к соловью, Серафина сказала:
— Как твоё имя?
— У меня нет имени. Я не знала, что родилась, пока меня не оторвали от его сердца.
— Тогда я назову тебя Киръява.
— Киръява, — сказал Пантелеймон, пробуя имя на слух. — Что оно означает?
— Скоро вы поймёте, что оно означает. Но сейчас, — продолжала Серафина, — вы должны внимательно послушать меня: я скажу вам, что надо делать.
— Нет, — решительно ответила Киръява.
Серафина мягко сказала:
— Вижу, вы знаете, что я хочу вам сказать.
— Мы не хотим это слышать! — сказал Пантелеймон.
— Ещё рано, — сказала соловей. — Слишком рано.
Серафина умолкла: она была согласна с ними, и ей было грустно. Она была самой мудрой из них и должна была указать им правильный путь; но, прежде чем продолжить, ведьма подождала, пока они немного успокоились.
— Где вы были, где странствовали? — спросила она.
— По многим мирам, — ответил Пантелеймон. — По всем, в которые находили окна.
Окон больше, чем мы думали.
— И вы видели…
— Да, — сказала Киръява, — мы внимательно смотрели и видели, что происходит.
— Мы видели многое другое. Мы встретили ангела, — быстро добавил Пантелеймон.
— И видели мир маленьких людей, галливеспианцев. Там ещё живут большие люди, которые хотят их убить.
Они рассказывали ведьме о том, что видели, пытаясь отвлечь её от главного разговора. Она понимала это, но не мешала им говорить, ведь каждый из них так любил голос другого.
Но в конце концов рассказ их закончился и они замолчали. Некоторое время тишину нарушал только нежный немолчный шёпот листвы. Потом Серафина Пеккала сказала:
— Вы не возвращались к Уиллу и Лире, чтобы их наказать. Я знаю почему — мой Каиса после пустошей сделал то же самое. Но потом он пришёл ко мне, потому что мы всё же любили друг друга. И вы скоро будете нужны им, чтобы сделать то, что им предстоит сделать дальше. Вы должны сказать им то, что знаете.
Пантелеймон закричал… этот мир никогда ещё не слышал гулкого, леденящего кровь совиного крика. Во всех гнёздах и норах в округе и везде, где охотились, паслись или поедали падаль мелкие ночные животные, навсегда поселился новый страх.
Серафину, смотревшую на Пантелеймона, переполняло сострадание. Взглянув же на дэмона Уилла, Киръяву-соловья, она вспомнила ведьму Руту Скади. Та, впервые увидев Уилла, спросила Серафину, смотрела ли она ему в глаза. А Серафина ответила, что не осмелилась. Маленькая бурая птичка излучала безжалостную ярость, ощутимую, как жар, и это пугало Серафину.
Наконец, дикие крики Пантелеймона затихли, и Киръява произнесла:
— И мы должны им сказать.
— Да, — мягко ответила ведьма.
Взгляд бурой птички постепенно остыл, и Серафина снова смогла посмотреть на неё.
Теперь вместо ярости она увидела в глазах Киръявы безнадёжную тоску.
— Скоро сюда приплывёт корабль, — сказала Серафина. — Я прилетела с него, чтобы разыскать вас. Я приплыла из своего мира с гиптянами. Через день-два они будут здесь.
Две птицы сели рядом и мгновенно превратились в двух голубей.
Серафина продолжала:
— Возможно, вы летаете в последний раз. Я немного вижу будущее; вижу, что оба вы сможете подниматься так же высоко, если рядом будут высокие деревья; но, думаю, птицами вы не останетесь. Насладитесь этим чувством как можно полнее и хорошенько его запомните. Знаю, вам, и Лире, и Уиллу предстоит много думать, и вам будет больно, и знаю, что вы сделаете лучший выбор. Но выбирать вам, и только вам.
Птицы молчали. Она взяла ветку сосны и поднялась над высокими деревьями, кружась в вышине, ощущая кожей прохладный бриз и лёгкое покалывание звёзд, чувствуя, как сквозь неё благодатным потоком струится пыль, которой она никогда не видела.
Она ещё раз спустилась в деревню и тихо вошла в дом женщины. О Мэри ведьма знала только то, что она пришла из того же мира, что и Уилл, и сыграла решающую роль во всём случившемся. Серафина не знала, окажется она злобной или дружелюбной, но разбудить её надо было не напугав. Для этого у ведьмы имелось заклинание.
Она села на пол у женщины в головах, полузакрыла глаза и стала дышать с ней в такт. Своим полузрением она различила бледные очертания снов Мэри и стала настраивать на них свой разум, как струну. Ещё усилие — и она вошла в них сама.
Оказавшись там, она заговорила с Мэри и, как бывает во сне, тут же почувствовала к ней симпатию.
Мгновение спустя они уже шли среди нелепого пейзажа из тростниковых зарослей и электрических трансформаторов, поспешно о чём-то говоря вполголоса — Мэри потом не могла вспомнить о чём. Серафине пора было брать ситуацию в свои руки.
— Через несколько секунд, — сказала она, — ты проснёшься. Не тревожься. Рядом окажусь я. Я бужу тебя так, чтобы ты поняла, что ты в безопасности и тебе ничто не угрожает. А потом мы сможем поговорить как следует.
Она вышла из сна, потянув за собой Мэри, и снова очутилась в доме, сидящей со скрещенными ногами на земляном полу. Из темноты на неё блестели глаза Мэри.
— Ты, наверное, ведьма, — прошептала она.
— Да. Моё имя Серафина Пеккала. А как зовут тебя?
— Мэри Мелоун. Меня ещё никогда не будили так тихо. Я проснулась?
— Да. Мы должны поговорить, а во сне разговор трудно контролировать и трудно запомнить. Лучше говорить наяву. Останемся здесь или погуляем при луне?
