— Уилл…
И осторожно поднесла плод к его губам.
По его глазам она увидела, что он сразу всё понял, и что от радости он не может говорить. Он почувствовал, как дрожат её пальцы рядом с его губами, и поднял руку, чтобы удержать её руку — а потом они не могли посмотреть друг на друга; они были смущены; их переполняло счастье.
Легко, как два мотылька, неуклюже столкнувшихся в полёте, их губы соприкоснулись.
И ещё не успев понять, как это случилось, они оказались рядом, лицом наугад ища лицо другого.
— Как говорила Мэри, — прошептал он, — когда тебе кто-то нравится, это знаешь сразу; когда ты спала, на горе, перед тем, как она тебя забрала, я сказал Пану…
— Я слышала, — прошептала она, — я не спала и хотела сказать тебе то же самое и теперь знаю, что всё время чувствовала: я люблю тебя, Уилл, я люблю тебя…
Слово «люблю» воспламенило его чувства. Всё его тело трепетало, и он ответил ей теми же словами, снова и снова целуя её горячее лицо, наслаждаясь запахом её тела, и медовым ароматом тёплых волос, и сладостью влажных губ, на которых остался вкус маленького красного плода.
Вокруг была только тишина, как будто весь мир затаил дыхание.
Балтамос был в ужасе.
Он побежал вверх по ручью, прочь от леса, сжимая в руке царапавшегося, жалившего, кусавшегося дэмона, стараясь скрываться от глаз человека, который, спотыкаясь, бежал за ним.
Он не должен был дать ему себя догнать. Он знал, что отец Гомес убьёт его в секунду. Ангел его ранга не ровня человеку, даже сильный и здоровый, а Балтамос не был ни силён ни здоров. К тому же его искалечили скорбь по Баруху и стыд за то, что он покинул Уилла. У него даже не было сил летать.
— Стой, стой, — говорил отец Гомес. — Пожалуйста, подожди. Я тебя не вижу, давай поговорим, пожалуйста, не делай больно моему дэмону, прошу тебя…
Вообще-то это дэмон делала больно Балтамосу. Сквозь свои сжатые руки ангел смутно видел маленькое зелёное существо: она впивалась и впивалась мощными челюстями ему в ладони. Открой он их хоть на мгновение, и она улетела бы.
Балтамос рук не разжимал.
— Сюда, — сказал он, — за мной. Уходи от леса. Я хочу поговорить с тобой, а здесь говорить нельзя.
— Но кто ты? Я тебя не вижу. Подойди поближе, откуда мне знать, кто ты, пока я тебя не увижу? Подожди, не двигайся так быстро!
Но двигаться быстро было единственной защитой Балтамоса. Стараясь не обращать внимания на жалившую его дэмона, он пробирался по овражку, в котором бежал ручей, перепрыгивая с камня на камень.
А потом он сделал ошибку: пытаясь оглянуться, он поскользнулся и ступил в воду.
— А! — удовлетворённо прошептал отец Гомес, увидев всплеск.
Балтамос тут же убрал ногу из ручья и поспешил дальше, но теперь на сухих камнях за ним оставался отпечаток мокрой ступни. Увидев это, священник прыгнул вперёд и почувствовал в руке пучок перьев.
Он в изумлении остановился: в его мозгу эхом зазвенело слово «ангел». Балтамос, воспользовавшись его замешательством, заковылял вперёд; священник почувствовал, как его сердце снова скрутила жестокая боль и его потянуло за невидимкой.
Балтамос бросил через плечо:
— Ещё немного, только до вершины гребня, и мы поговорим, обещаю.
— Говори здесь! Стой где стоишь, и, клянусь, я тебя не трону!
Ангел не ответил: ему слишком трудно было сосредоточиться. Его внимание и так занимали три вещи: человек сзади, от которого он старался держаться подальше, ручей впереди и дэмон, в бешенстве терзавшая его руки.
А мозг священника работал быстро. По-настоящему опасный противник уже убил бы его дэмона, чтобы сразу со всем покончить; этот же противник боялся напасть.
Помня об этом, он нарочно спотыкался, тихонько стонал от боли и пару раз просил невидимку остановиться, всё время приглядываясь, приближаясь к противнику, оценивая его рост и быстроту движений, пытаясь угадать, куда он смотрит.
— Пожалуйста, — прерывисто сказал он, — ты не знаешь, как это больно, я не могу причинить тебе вреда, пожалуйста, давай остановимся и поговорим.
Он не хотел терять лес из виду. Теперь они были у истока ручья, и он видел в траве едва заметные отпечатки ног Балтамоса. Священник видел каждый дюйм его пути и теперь точно знал, где стоял ангел.
Балтамос обернулся. Священник поднял взгляд туда, где должно было быть лицо ангела, и впервые его увидел: только мерцание воздуха, но, несомненно, это был он.
Ангел всё же был не так близко, чтобы достать его одним движением, к тому же он сжимал дэмона, а это действительно было мучительно и лишало отца Гомеса сил.
Может, стоило приблизиться ещё на шаг-другой…
— Сядь, — сказал Балтамос. — Сядь, где стоишь. Ни шагу ближе.
— Чего ты хочешь? — не двигаясь, сказал отец Гомес.
— Чего я хочу? Я хочу убить тебя, но у меня нет сил.
— Но ты же ангел?
— Какое это имеет значение?
— Возможно, ты ошибаешься. Возможно, мы на одной стороне.
— Нет, не на одной. Я следил за тобой. Я знаю, на чьей ты стороне… нет-нет, не двигайся. Оставайся там.
— Ещё не поздно покаяться. Даже ангелам это позволено. Дай я выслушаю твою исповедь.
— О, Барух, помоги мне! — в отчаянии вскрикнул Балтамос, отвернувшись от священника.
И тут отец Гомес бросился на него. Своим плечом он ударил в плечо ангела, тот, лишившись равновесия, выбросил вперёд руку, чтобы спастись, и выпустил дэмона-насекомое.
Жучиха тут же взлетела, и отец Гомес почувствовал облегчение и прилив сил.
Собственно говоря, к его большому удивлению, это его и убило. Он с такой силой бросился на неясный силуэт ангела и встретил такое неожиданно слабое сопротивление, что не смог удержать равновесие. Его нога поскользнулась, и он по инерции полетел в ручей, и — Балтамос, подумав, что бы на его месте сделал Барух, оттолкнул руку священника, искавшую опоры.
Отец Гомес рухнул в ручей. Его голова с треском ударилась о камень, и он без чувств упал лицом в воду. Холодная вода тут же привела его в себя, но как только он, захлёбываясь, слабо попытался встать, Балтамос в отчаньи, не обращая внимания на дэмона, которая жалила его в лицо, глаза и рот, всем своим небольшим весом придавил голову человека и держал её в воде, и держал, и держал.
Когда дэмон внезапно испарилась, Балтамос отпустил голову отца Гомеса. Человек был мёртв. Убедившись в этом, Балтамос вытащил тело из ручья, осторожно положил на траву, сложил руки священника на груди и закрыл ему глаза.
Потом Балтамос встал; его тошнило, он вконец обессилел, и его терзала боль.
— Барух, — сказал он, — о, Барух, мой дорогой, я ничего не могу больше сделать.
Уилл и девочка в безопасности, и всё будет хорошо, но для меня это конец, хотя на самом деле я умер, когда умер ты, мой любимый Барух.
Через мгновение он исчез.
На бобовом поле сонная от дневного зноя Мэри, услышав голос Атал, не сразу поняла, волнение в нём звучит или тревога. Неужели упало ещё одно дерево? Или появился человек с винтовкой?
— Смотри! Смотри! — говорила Атал, тыча хоботом в карман Мэри. Та вынула подзорную трубу и, послушавшись подруги, направила её в небо.
— Скажи мне, что оно делает! — сказала Атал. — Я чувствую, что оно изменилось, но не вижу.
Жуткий поток пыли в небе перестал течь. Он вовсе не остановился; осмотрев всё небо через янтарную линзу, Мэри увидела там струю, здесь вихрь, подальше воронку — пыль была в непрерывном движении, но уже не утекала. Скорее уж падала, как снежинки.
Она подумала о колёсных деревьях: открытые кверху цветы, наверное, пили этот золотой дождь. Мэри почти чувствовала, как радуются ему их бедные пересохшие горлышки, так идеально подходящие для него и так долго мучившиеся жаждой.
— Детёныши, — сказала Атал.
Мэри обернулась с подзорной трубой в руке и увидела, что возвращаются Уилл и Лира. Они были ещё далеко; они не торопились. Они шли рядом, держась за руки, склонив головы друг к другу, забыв обо всём остальном на свете — она видела это даже издалека.
Она поднесла было к глазам подзорную трубу, но тут же убрала её в карман. В ней не было нужды, Мэри знала, что увидит: они будут как будто из живого золота.
Такие, какими всегда могли быть люди, наконец-то вступившие в свои права на Земле.
Пыль, лившаяся со звёзд, вновь обрела живой дом, и причиной всему были эти дети-уже не дети, полные любви.
Глава тридцать шесть. Сломанная стрела
Два дэмона неслышно проплыли сквозь тени спящей деревни, пробежали на мягких кошачьих лапах по залитой лунным светом деревенской площади и остановились у открытой двери дома Мэри.
Осторожно заглянув внутрь, они увидели там только спящую женщину; дэмоны вышли на улицу и в лунном свете двинулись дальше, к дереву-шалашу.
Его длинные ветви с ароматными спиралевидными листьями спускались почти до самой земли. Очень медленно и осторожно, чтобы не шелохнуть листочка и не сломать палой ветки, две тени скользнули под полог листвы и увидели то, что искали: мальчика и девочку, которые крепко спали, обнявшись.
