С сотворением последней глыбой на последней башне первыми стуками своих корявых лап снова заявил о себе Гпаук. Грохот опять с каждым приближением всё сильнее бил, давил и пытался растоптать своим громоподобием невидимые ушки крохотуленьких многоножек.
Дрым-Брым вернулся, чтобы исполнить своё зловещее обещание.
Слабачок, чтобы воодушевить дрожащих и плачущих, забрался на кончик травинки, как вдруг неожиданно со всех сторон услышал:
– В нас страх превратился в ярость!
– Мы дрожим от ненависти, а не от боязни!
– В нас страх за всех нас!
– Мы сильны во столько раз, сколько нас!
– Мы со Слабачком!
– Слабачок, мы с тобой!
– Ты дал нам крылья!
– Зло пожалеет, что оно зло!
– Зло пожалеет!..
– …Что злом родилось!
– Прогоним зло!
– Накажем зло!
Тут Слабачок, висящий над всеми, заметил, что кричащие стали выше ростом. Что они росли! И тем сильнее, чем яростней кричали! И это уже заметили и сами растущие, увидя, как уменьшаются их соседи. И поняв, что они растут от криков уверенности в своих силах, растущие закричали ещё сильнее, отчего и ещё расти продолжили быстрее.
А те, кто не кричал, закричали тоже, слова повторяя растущих. Но чуда с ними не происходило. Кричащие, ради того, чтобы расти, не росли. Росли желающие победы! Росли те, в которых росло желание.
Высота растущих уже дошла до высоты, на которой Слабачок держался за вершинку травинки.
Но тут растущие вдруг перестали быть растущими, сколько они уже ни кричали. Но так как они сильно выросли и уже не уменьшались, то возвели себя в ранг большущих.
Когда в них отпылал азарт победы, они перестали кричать и стояли в замешательстве удивления. Не знал никто, что делать дальше.
– Слабачок, скажи, что произошло с нами?
– Вы и сами не без глаз и не без головы.
– С нами произошло то же, что произошло и с тобой?
Слабачок молчал согласно.
– Но почему тогда не рос ты?
– Да, ни сейчас не рос и ни тогда, ни раньше?
– А разве я сейчас кричал вместе с вами?
– Нет.
– Но твоё присутствие воодушевляло нас!
– Да, Слабачок, если бы не ты, мы бы не стали такими, какими мы стали.
– Нас вырастила твоя вера, твоя сила!
– А меня не вырастила его вера и его сила!
– И меня!
– Да и меня! – очень возмущенно.
– Это потому, что в вас не было огня победы.
– Не было своей веры!
– Но мы кричали, как вы!
– Вы подражали!
– А вы что?
– А мы вытаскивали из глубин души веру, волю, и смелость!
Тут раздался голос муравьихи-матери.
– Любящие себя, вы боитесь только за себя! Страх за себя – это страх перед врагом! А страх перед врагом вас сделает ещё меньше и ещё слабее!
– Ой!
– Ой! – это опять задрожали слабые и трусливые.
– Вы слабые и беспомощные будете ещё слабее и беспомощнее. Вы будете пищей для врага!
– Как уже были!
– Ой!
– Караул!
– Ай!
– Прекратите, трусливые и истеричные! Клянитесь, что вы станете смелыми!
– Исправимся! Ой! Ой! Исправимся! Клянёмся!
– Кля-нём-ся-а! – слышались дрожащие голоски.
Но, когда трусливые муравьи и муравьишки закричали «Ой!» и «Ай!» и даже «Клянёмся», они почему-то стали уменьшаться. Они всё уменьшались и уменьшались, и стали настолько малы, насколько крошечные собачки велики перед большими людьми.
Осознав то, что с ними произошло, уменьшающиеся стали, как ртутные шарики, тянуться друг к дружке и сбились в одну небольшую кучку дрожащих и плачущих.
– Ой, что с нами происходит?!
– Мы не растём, а…!
– Мы, наоборот, уменьшились!
– А значит, мы – слабые, стали ещё слабее!
– И ещё беззащитнее! Ой!
– О-о!
– И чем больше вы плачете – тем больше вы беззащитнее! – крикнул Слабачок.
– Но мы боимся!
– Боимся погибнуть!
– А вы не знаете, что трусость ведёт к гибели?!
– Мы ближе к гибели, потому что гибели не хотим, да?
– Вы ближе к гибели, потому что не хотите бороться с гибелью.
– Потому что они соглашаются с гибелью на свою погибель, – сказал кто-то из возросших.
– Нет!
– Нет! – отрицали крошечные.
– Вы не хотите погибели гибели! – крикнули уменьшенным из толпы возросших.
– Если гибель погибнет, то и мы не погибнем!
– Значит, мы не против, чтобы погибла гибель!
– И ещё: мы не хотим погибели каждому и из нас… и из вас…и из всех из нас!
– Да! Не хотим, как и вы между прочим! – защищались смело маленькие трусишки против возросших.
– Но никого никто из вас не защитит! – продолжали обличать большущие.
– А вот каждый из нас может свою жизнь щитом выставить перед жизнью каждого. – поставили себя в пример большущие.
– А может гибель это не гибель вовсе?! – вдруг ссутулившись, усомнились уменьшенные трусишки.
– А может гибель нас возьмёт и пожалеет?! – с надеждой предположили-вопросили они же.
– Жалость палача – это быстрая казнь, – сказали жестокую правду из выросших.
– Ой, ой! – совсем расплакались те, которые не защитят.
И кучка трусишек ещё уменьшилась в росте. Они ещё больше тряслись и плакали и ни на что уже не отвечали.
Победа жертв. Второе нашествиеДень изо дня ждали врага. И вот ударами шагов своих возвестил Гпаук о возвращении своём для реванша своего.
Знал Дрым-Брым, что не удастся ему уже никого обмануть, и поэтому не зигзагами шёл, а напрямую, не отходя в сторону ни на шаг, к злейшим, ему невидимым врагам его, сотворённым им самим! Поэтому грохот приближался уже только с одной стороны.
Настолько уже приблизился злодей, что земля не дрожала даже, а сотрясалась так, что муравьёв высоко подбрасывало и они, падая, больно ударялись о землю.
А Слабачок влез на башню свою, на ту, что достигает небес, и стал ждать. Когда весь Дрым-Брым выплыл из-за горизонта, то оказалось, что к его лапам привязаны огромные валуны. Ясно Слабачку стало, что и злодей неплохо подготовился к битве. Этими валунами, видимо, страшный паук решил сокрушить исчезающую в небесах ниточку-башню. Недаром лишился лапы негодяй и остальные изранил все. Понял подлый, что идёт он не на прогулку весёлую, а на самую свою большую битву и хоть с врагом малым, что и не разглядеть, но с силой у этого врага неведомой, с силой, калечащей, страх, даже в него, вселяющей.
Идет Гпаук и видит, что ещё какие-то ниточки из земли торчат, наверно, такие же каменные, как и та нитка первая? Донебесная! Подумал Дрым-Брым, что что-то задумал новое (ой! И, наверно, больное!) микроб-муравьишка Слабачок!
Поравнялся с башней Дрым-Брым.
– Вижу, что что-то новенькое ты, муравьишка-пылинка, придумал! Но я, как видишь, на печке не спал, а, как вас всех раздавить да не порезаться, придумывал.
А Слабачок в ответ закричал злобно и насмешливо, и новые башни, стоящие кругом, его писклявенький тонюсенький голосок отразили громами и басами! Голосок его загрохотал так, что вздрогнул Гпаук и закрыл лапами уши.
– Снова явился, громила многолапая? Понравилось о башню стучаться – лап лишаться? – каждое слово устрашающе многократно повторялось. – Так давай, начинай, лапищи оставляй! На брюхо снова упадешь, на брюхе скакать будешь, не наскачешься.
– Смейся-смейся, микроб. Теперь мне о тебя, микроб, не обрезаться. Я валунами башни изломаю. Вас всех под их обломками оставлю.
– Так давай и выясним, чья похвальба не похвальбой, а правотой окажется, – кричал-оглушал Слабачок. Взял и вырвал из башни камень. Оказалась пустота в башне, но башня не шелохнется. А Слабачок этим камнем в паука бросился. А пока камень летел, стал камень во сто крат больше и горящим. Ударил камень паука. Сделалась пауку боль от удара и от ожога. Зарычал паук. А Слабачок вырвал ещё один камень из башни и опять бросил в паука. Снова камень вырастает, возжигается и в паука врезается. Снова паук взревает от боли!
Не бывало такого, чтобы Дрым-Брыму кто-то сопротивлялся. А тут он уже сам второй раз страдает от какой-то мизерной многолапки и от каменной нитки до небес! Съест он, проглотит и не заметит этого негодника, который смеет делать ему боль!
Набросился чудовищ на башню и ударил её уже не лапами, а валунами на цепях. Но не дрогнула башня, хотя и тонка была безмерно и лишена камней нескольких. Тогда по меньшим башням ударил ГНегодяй. Но ни одна из малых башен не дрогнула. Даже кусочка ни от какой не откололось. А, наоборот, от ударов его страшных стали трескаться валуны его гигантсие да взрываться-разрываться на кусочки на маленькие. А полетели те кусочки-осколки не во все стороны, а только в сторону Дрым-Брыма. Вонзились в него глубоко и не очень. Настигла Гпаука новая боль.
От страха животного и боли дикой обострилось зрение злодея. Теперь и микроскоп ему не понадобится. Обратил он свои глазищи вверх, увидел на этой башне точку черную и разглядел в ней главного врага своего – муравьишку-строителя. Ладно, раз не может он башню раздробить, не может по башне подняться, тогда до врага своего чем-нибудь дотянуться попробует. Вырвал сосну высокую Дрым-Брым и ударил ею по черной точке на тонюсеньком прутике, уходящем ввысь. И как лапа его при первой попытке, так и эта сосна сейчас о башню разрезалась, а башня снова даже и не дрогнула!
