— Рублей пятнадцать… Нет, двенадцать… Придется извозчику дать… Этого мало… Антон, у тебя нет денег?
Серов тоже сунулся в карман. Вытащил бумажник.
— Мало. Всего семь рублей. Я ведь не поеду. Возьмите пять рублей…
Ясно было, что поездка срывается. Шаляпин с горечью махнул рукой и ушел домой.
Недовольны были и Серов, и Коровин, который много лет спустя и рассказал об этом драматическом эпизоде во взаимоотношениях двух великих людей.
Дорога к дому была полна горьких раздумий. Почему они все издеваются над ним, когда он заговаривает о деньгах? Все они из богатых, не видали его нужды и бедствий… Коровин из богатых купцов, его детство было окрашено довольством и изобилием, ему не приходилось голодать и получать подзатыльники… Серов сын знаменитого композитора, ни в чем не нуждался никогда, вырос в семье Мамонтова… Врубель… Вот кто не давал ему покоя… Барин. Обедневший, но ишь ты, не может работать, если на нем грязная рубашка… А он, Шаляпин, был уже солистом императорского театра, а все еще выплачивал долги и не мог как следует одеться…
Врубель… Снова, как и три года тому назад, его картины озадачивали Шаляпина… Врубель сделал прекрасные эскизы костюма Сальери, вложил немало выдумки и фантазии для того, чтобы опера «Моцарт и Сальери» прошла благополучно… Он, Шаляпин, мог уже понимать разницу между яблоней в цвету, перед которой он преклонялся раньше, и настоящим искусством, которым занимались Коровин, Серов, Левитан, Остроухов и многие другие художники, близкие к Мамонтову, — с ними он познакомился в Абрамцеве и бывал у них в московских квартирах и мастерских. Но Врубель… До сих пор он ему непонятен… В искусстве есть «фотографы», будь они живописцы, писатели или актеры, они копируют то, что видят… Такие «фотографии» Мамонтов называет «скучной машинкой»… В этом суть… Не нужно копировать предметы и раскрашивать их с усердием, достойным лучшего применения, хотя после такого раскрашивания они будут более эффектными. Все равно это не будет искусством… Это нужно твердо усвоить… Во всяком искусстве важнее всего чувство и слух. Ох как много нужно работать, чтобы добиться чего-нибудь… Прав Ключевский, действительно, нужно работать по шестнадцать часов в сутки… Одной спасительной силой таланта ничего не добьешься… Без упорной работы выдохнется и самый большой талант… «Я уверен, что Моцарт, казавшийся Сальери «гулякой праздным», в действительности был чрезвычайно прилежен и много работал… Педант Сальери негодует, что Моцарт, забавляясь, слушает, как слепой скрипач в трактире играет его, Моцарта, творение. Гению Моцарту это было «забавно», потому что, слушая убогого музыканта, он работал. Да, можно по-разному понимать, что такое красота… Каждый может иметь на этот счет особое мнение. Но о том, что такое правда чувства, спорить нельзя… Она очевидна и осязаема. Двух правд чувства не бывает. Единственно правильный путь к красоте — это путь правды. Правильно говорят на этот счет мои друзья: только правдивое — прекрасно… И проверкой будет мой Борис… Сумею ли я сыграть эту роль? Показать страдания его совести… Есть буквы в алфавите, и есть знаки в музыке. Все можно написать этими буквами, и все можно начертать этими знаками. Все слова, все ноты… Но… есть интонация вздоха… Как написать или начертать эту интонацию? Таких букв нет… У каждого своя интонация вздоха, и каждый находит ее в одиночку…
Вот Борис Годунов… Я изучил партитуру, познакомился с ролью, которую мне надлежит сыграть… Я прочитал Пушкина, Карамзина, поговорил с Ключевским… Казалось бы, сделал все, что должен был сделать неплохой актер… Но сколько же раз, читая партитуру, я спрашивал себя, что это за человек? Хороший или дурной, добрый или злой, умный, глупый, честный хитрюга? Или сложная смесь всего этого? Я изучил, какие действительно события происходили вокруг него, чем он был отличен от других людей своего времени и своего окружения, каким он представлялся современникам и каким его рисуют историки. Виновен ли царь Борис в убиении царевича Димитрия в Угличе или не виновен? Пушкин делает его виновным. Мусоргский наделяет Бориса совестью. Я должен быть верным замыслу Пушкина и Мусоргского.
Ах, Борис, Борис, сколько мне еще предстоит переживать и мучиться вместе с тобой… Черт возьми, неужто правда, что во мне ни трудоспособности, ни усидчивости, ни способности к вдумчивому, глубокому анализу, к отвлеченным, объективным суждениям. Вот говорят же, что во мне преобладают чутье, интуиция, настроение, вдохновение, что я могу копировать каждого, могу, как фотографическая или граммофонная пластинка, запечатлевать все увиденное и услышанное».
Дома Шаляпин сел за рояль и начал репетировать монолог «Достиг я высшей власти». Получалось что-то приблизительное… Раздосадованный, он прилег на диван, но раздался звонок в дверь, и вскоре в кабинет ввалились его молодые друзья: Михаил Слонов, Юрий Сахновский, Арсений Корещенко, Василий Шкафер.
— Как хорошо, что вы пришли, друзья мои!.. Сидел за роялем, пытался себе аккомпанировать, но сбивался. Не получается…
Шаляпин добродушно улыбался, он был искренне рад приходу гостей. Иола уже хлопотала на кухне…
— Миша, — обратился он к Слонову, — поиграй мне «Бориса», что-то тут у меня не выходит одно место, а ведь скоро премьера…
Михаил Слонов сел за рояль, взял ноты — и началась работа… Интересно было наблюдать за ними. Шаляпин, если был недоволен, сам останавливался, чувствуя малейшую фальшь в интонации. Разбирали, критиковали неточности, упущения, пытались что-то подсказать друг другу.
Так постепенно Шаляпин постигал красоту произведений Мусоргского…
Савва Иванович переживал горькие дни. Солодовников построил новое здание театра и сдал его в аренду Мамонтову на несколько лет, но здание, готовое и отделанное, до сих пор не принимали городские власти. Думали начать строить оперный сезон в начале октября, а еще и в ноябре разрешение не поступило. Разве можно было так работать?..
Мамонтов имел поразительный талант и был человеком разносторонним, многогранным, увлекающимся, вспыльчивым и мудрым. Ничто человеческое не было ему чуждо, хотя ему и перевалило уже за пятьдесят. Он увлекался театром, живописью. Антокольский находил, что он мог быть талантливым скульптором, многие режиссеры признавали его своим учителем, он был прост, добр, очень любил музыку, неплохо пел, и голова его была по-прежнему светла. Ему бы заниматься искусством, а не строить железные дороги, но судьба распорядилась по-своему. Он не мог бросить дело, завещанное отцом. К тому же, чтобы заниматься искусством, нужны средства, а где их взять, если не строить дороги, столь необходимые развивающейся России. Он поет, рисует, лепит, но такого «Христа» или «Ивана Грозного», как у Антокольского, он создать не может. А в таком случае лучше быть первым в строительстве железных дорог, чем второстепенным в искусстве…
