Однако ни «красный», ни «белый» террор, ни жестокость «зеленых», махновцев, националистов или интервентов не могли вернуть стране былую жизнеспособность. Хозяйственный развал общества ставил в невыносимые условия и сражавшиеся армии. Летом 1919 года в период наиболее напряженных боев общие запасы винтовочных патронов в красных армиях Южного фронта составляли около 4 миллионов. Ветеран Первой мировой войны полковник царской армии Н.Е. Какурин в этой связи отмечал: «Следует иметь в виду, что в период империалистической войны один пехотный полк в день горячего боя расходовал до 2,5 миллиона винтовочных патронов». Об отступлении красных частей и членов семей красноармейцев к Царицыну весной 1918 года СМ. Буденный писал: «Части дивизии терпели невероятные лишения. Не хватало продовольствия, воды, медикаментов… Свирепствовали инфекционные болезни, вплоть до холеры».
Эти описания лишений и страданий, которые испытывали бойцы Красной Армии, практически не отличались от воспоминаний белых офицеров. Западные страны, поддерживавшие белые армии, в то же время опасались создания «России великой, единой, неделимой», а потому не спешили оказывать существенную помощь белым генералам. Вспоминая годы Гражданской войны, В.Д. Матасов писал: «Мы были очень бедны, а союзники не очень щедры. Очень скоро они постарались забыть, что Россия для них сделала за 3 года войны… Скудная помощь снаряжением оказывалась только англичанами. Франция же, видимо, совсем не была заинтересована в победе белых сил и позаботилась только о Польше. Позднее, уже в 1920 году… мы увидели польское воинство одетыми с головы до ног во французскую форму…» Впрочем, и английская помощь не была щедрой. Матасов вспомнил лишь «отличные английские седла с потниками, некоторое количество рейтуз, фуражки и красные шейные платки. Все остальное обмундирование было русское из каких-то интендантских складов и довольно ветхое, вероятно, второго срока». Поэтому, по его словам, белые шли в сражение «плохо одетые, не имея ни базы, ни снабжения, ни средств и почти без патронов, которые нужно было добывать с боем у красных… Почти не было ни инструментов, ни медикаментов, ни перевязочных средств… Раненые испытывали невероятные страдания, умирали от заражения крови даже легко раненные».
Не в меньшей, если не в большей степени от войны страдало мирное население, особенно в прифронтовой полосе. Воюющие стороны отбирали у него продовольствие, лошадей, и разоренное население все больше ненавидело всех участников Гражданской войны. В письме Ленину Сталин предупреждал о том, что произошел поворот «справного мужика», в октябре боровшегося за Советскую власть, – против Советской власти (он ненавидит всей душой хлебную монополию, твердые цены, реквизиции, борьбу с мешочничеством)».
В условиях полного развала хозяйственного устройства страны солдаты белых, красных и иных армий полагались на самообеспечение. Сокрушаясь по поводу испытаний, выпавших на долю мирного населения, А.И. Деникин писал: «За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему театру гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военно-политического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага». Хотя красные маршалы в своих воспоминаниях избегали рассказывать о грабежах, творимых по их сторону фронта, они также могли привести немало красноречивых примеров на этот счет.
Как это всегда бывало, во время гражданских войн большинство населения страны, парализованной военными действиями и общим хаосом, воздерживалось от активного участия в войне и превращалосьв пассивных наблюдателей происходящих событий, молча перенося тяготы общественной катастрофы или открыто проклиная обе воюющие стороны. Поскольку лишь меньшинство общества принадлежало к «большевикам» или «кадетам», то добровольческие соединения «белых» и «краных», особенно в начале Гражданской войны, были намного меньше, чем численность царской армии. Если до начала мировой войны в росийской армии служило 1284 тысячи человек, а к концу 1917 года – око ло 12 миллионов, то к началу Гражданской войны в рядах Красной Армии вместе с внутренними формированиями насчитывалось лишь 116 тысяч пехотинцев и 7940 кавалеристов. Нельзя было и думать, чтобы с помощью такой армии защитить просторы одной шестой части света от внешнего нападения и обеспечить порядок в ее пределах.
В России, лишенной эффективной армии, дисциплинированный и хорошо вооруженный чехословацкий корпус, состоявший из 45 тысяч человек, представлял собой грозную силу, а потому чехословаки сумели взять под контроль все города Транссибирской магистрали и даже попытались овладеть центральной Россией. В обстановке полного развала даже анархистская Революционно-повстанческая армия Украины во главе с Н.И. Махно, насчитывавшая в период своего максимального подъема до 50 тысяч человек, могла без труда держать в страхе весь Юг Украины. А 4-тысячная Белая гвардия, состоявшая главным образом из кадровых офицеров, смогла овладеть весной 1918 года частью Северного Кавказа.
Казалось, что машина времени унесла Россию в давние исторические времена, когда ее судьбы решали вооруженные орды в несколько десятков тысяч человек. Отделение от России Закавказья, Северного Кавказа, Туркестана, захват интервентами Европейского Севера, а чехословаками – Сибири и Урала привели к тому, что Советская власть распространялась лишь на земли в пределах Московского государства середины XVI века до похода Ермака в Сибирь. Объясняя значение Царицына в обороне Советской России, Сталин в конце октября 1918 года писал: «План врагов Советской России – оторвать от нее наиболее богатые хлебные районы и заставить ее сдаться без боя… Богатства юга России (хлеб, нефть, уголь, скот, рыба) сами по себе распаляют алчные аппетиты хищников империализма, старающихся оторвать от России этот важный уголок… Взятие Царицына и перерыв сообщения с югом обеспечило бы достижение всех задач противников: оно соединило бы донских контрреволюционеров с казачьими верхами астраханского и уральского войск, создав единый фронт контрреволюции от Дона до чехословаков; оно закрепило бы за контрреволюционерами, внутренними и внешними, юг и Каспий; оно оставило бы в беспомощном состоянии войска Северного Кавказа». Вследствие этого, как справедливо писал Сталин в своем письме Ленину от 4 августа, положение на юге России было «не из легких».
Трудности войны усугублялись несоответствием реалий Гражданской войны навыкам ведения боевых действий, которые были приобретены военными в ходе позиционной мировой войны 1917—1918 годов и даже Русско-японской войны 1904—1905 годов. Немногочисленное и плохо вооруженное войско не могло прикрывать фронт. Вся белоказачья Донская армия генерала П.Н. Краснова насчитывала 27 тысяч штыков,30 тысяч сабель, 175 орудий, но почти половина этой армии действовала на Поворинско-Воронежском направлении (здесь общая длина фронта достигала 300 км). Белым силам на Царицынском фронте длиной примерно 170 км противостояли части Красной Армии, насчитывавшие 35 тысяч штыков, 3 тысячи сабель, около 100 орудий. Последние представляли собой разрозненные отряды, лишенные централизованного командования. (Для сравнения: в ходе Ляоянского сражения 1905 года на фронте в 60 км 152 тысячам русских противостояло 130 тысяч японцев; у русских было 606 орудий, у японцев – 508.)
