О диссидентской тусовке тут же стало известно в Москве — уже 12 февраля русская служба радиостанции ВВС, оповестила на весь свет: «На церемонии вручения премии присутствовал известный артист Театра на Таганке не любимый советскими властями Владимир Высоцкий».
Директору театра Н.Дупаку было сделано внушение за плохую воспитательную работу. Для самого Высоцкого никаких видимых последствий эта история не имела, запрещений или даже ограничений заграничных поездок не последовало.
В одном из театров Парижа Высоцкий с Влади смотрят «Тимона Афинского» в постановке Питера Брука. В этом театре когда-то был пожар. Все сгорело, остались голые стены... Восстанавливать театр не стали, лишь настелили новый пол, и все пространство превратилось в огромную сцену, на которой актеры как бы смешиваются с публикой.
Высоцкий был в восторге от постановки и игры актеров. После спектакля и слов восхищения Питер Брук просит Высоцкого спеть. Тот бежит к машине за гитарой, а уставшие после трехчасового спектакля актеры рассаживаются вдоль стен. И в опустевшем зале глухими раскатами зазвучали русские слова.
М.Влади: «Актеры все как один застыли в напряженных позах, подались вперед, стараясь не упустить ни слова, ни ноты из песни. Но кто меня буквально потрясает — это сам Питер: в течение всего импровизированного концерта он не отрываясь смотрит на тебя полными слез глазами и восторженно улыбается. И когда час спустя мы выходим из театра, ты говоришь мне: "Я впервые пел на Западе. Вот видишь, это вполне возможно. Меня хорошо слушали"».
После этого выступления Высоцкий загорелся желанием сделать записи своих песен здесь, в Париже. Он знал о примитивности своего собственного аккомпанемента, ему не очень нравилось оркестровое сопровождение, сделанное на «Мелодии» в Союзе. Хотелось иметь яркое и оригинальное сопровождение. Вместе с Мариной они стали искать продюсера и аранжировщика, владеющего русским языком, и вскоре такой человек нашелся. Парижские знакомые Влади, работавшие в шоу-бизнесе, Борис Бергман и Жак Уревич познакомили Высоцкого с эмигрантом из Болгарии Константином Казанским.
Прежде чем приехать во Францию, Казанский, звезда болгарской эстрады, побывал с гастролями в Советском Союзе. В 70-м году он переселяется в Париж, где сближается со знаменитыми русскими исполнителями цыганских песен — Володей Поляковым, Алешей Димитриевичем, выступает вместе с ними как гитарист...
С песнями Высоцкого Казанский был уже знаком. Еще в 1971 году болгарин Олег Бранц-Поликаров привез в Париж несколько кассет, на которых было около 100 песен Высоцкого. Казанский отобрал тогда несколько понравившихся ему песен и пел их в русских кабаре...
Казанский выполняет аранжировку для двух гитар, и Высоцкий отдает авторские права на двадцать пять своих песен фирме «Le chant du Monde», которая взяла на себя техническую и коммерческую организацию записи пластинок.
Эта первая пластинка была записана на студии «Resonances». Записывал режиссер Робер Прюдон, который уже имел опыт работы с Б.Окуджавой. Два гитариста — Клод Пави и Пьер Морейон — создали прекрасный аккомпанемент: гитары подчеркивали особый речитатив Высоцкого, и проигрыши удачно сочетались со словами. Не зная ни слова по-русски, они играли так, будто сами пережили все то, о чем пел Высоцкий. Все, что и как делалось, Высоцкому очень нравилось. Эти три дня и три ночи записи он пребывал в крайнем возбуждении и воодушевлении, которое передалось всем остальным. К.Казанский: «С Володей мы работали три дня и три ночи, как сумасшедшие. После этого я чувствовал, что родился вместе с ним и всю жизнь провел вместе. Такая была атмосфера».
Пластинки были записаны, но в продаже появились не сразу. В июне 1976 года в еженедельнике «L'Unite» («Единство») в № 210 была опубликована заметка под интригующим заголовком «VISSOTSKY BAILLONNE... EN FRANCE» («Высоцкому заткнули рот... во Франции»), Автор заметки — французский журналист — с удивлением констатировал, что Владимир Высоцкий записал во Франции двойной диск, но он так и не поступил в продажу. «Почему? — спрашивал автор публикации, завершив ее словами: — Qui baillonne Vissotsky en France?» («Кто затыкает Высоцкому рот во Франции?»)
Диски поступят в продажу в 1977 году, а после смерти Высоцкого — в 1981 году — фирма «Le chant du Monde» выпустила альбом из двух пластинок (22 песни) с фотографией Высоцкого на обложке под общим названием «Le vol arrete» («Прерванный полет»). На родине Высоцкого эти записи официально появятся только в 1990 году в двойном альбоме «Владимир Высоцкий. Охота на волков».
В огромном доме Марины в загородном поместье Мезон-Лаффит Владимир чувствовал себя неудобно. Ему там было скучно, он страдал от опеки жены, до города, где он работал над дисками, ездить было далеко. Казанский предлагает им снять квартиру у своего дяди на небольшой улочке Руссле на левом берегу Сены в районе Латинских кварталов, в которой недавно жил он сам. Это была небольшая квартирка на втором этаже. Напротив дома — иранский ресторанчик, где Марина и Владимир часто обедали. Высоцкий обрадовался переезду: по сравнению с тихим и благопристойным Мезон-Лаффитом здесь Париж жил полной жизнью. Это близко от студии звукозаписи и от дома Одиль Версуа, где ему были всегда рады. Это был «Большой Каретный в Париже»...
Желание увидеть все, попробовать на вкус и запах привело к познанию ощущения от выкуренной сигареты с марихуаной. Тогда баловство еще не стало привычкой, но, по мнению многих, могло явиться началом тяжелейшей болезни...
Старший сын Марины Игорь в это время лечился в наркологической клинике. Высоцкий пишет в дневнике: «Увидели Игоря. Он сидел и что-то калякал, даже не встал. Под лекарствами он — бледный и безучастный. Глаз остановлен, все время на грани слез. Я даже испугался, увидев. Говорили с ним... Спасать надо парня, а он не хочет, чтобы его спасали, — вот она и проблема, очень похоже на то, что и у меня. Хочу пить — и не мешайте. Сдохну — мое дело и т. д. Очень примитивно, дай у Игоря не сложнее».
О своих впечатлениях и ощущениях этих «парижских каникул» Высоцкий пишет в письме к И.Бортнику 25 февраля:
«Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с удивлением выясню, что было много интересного. На всякий случай записываю кое-что, вроде как в дневник. Читаю. Словом — все хорошо. Только, кажется, не совсем это верно говорили уважаемые товарищи Чаадаев и Пушкин: «Где хорошо, там и отечество». Вернее, это полуправда. Скорее — где тебе хорошо, но где и от тебя хорошо. А от меня тут — никак. Хотя — пока только суета и дела — может быть, после раскручусь. Но пока:
