Удивительная вещь для подразделения, находящегося менее чем в ста километрах от фронта, — у нашего батальона был свой оркестр, и совсем неплохой. Большинство участников хорошо владели игрой и на духовых, и на струнных инструментах, что позволило этому «симфоническо-духовому» (наподобие оркестра Республиканской гвардии в Париже) оркестру, состоящему из пятидесяти человек, выступать или в форме духового — только с деревянными (флейта, гобой, кларнет, фагот…) и медными (труба, рожок, валторна, тромбон, туба…) духовыми инструментами, или как настоящий симфонический оркестр. Все эти музыканты автоматически стали санитарами, в обязанности которых входило выносить раненых с поля боя, когда батальон будет участвовать в военных действиях, что и случилось довольно скоро.
Во время прививок, когда все члены оркестра по очереди проходили через лазарет, я познакомился со многими музыкантами, в частности с Тони Бауэром из Аугсбурга. Учитель начальных классов в мирное время, он был скрипачом высокого уровня, играл в профессиональном квартете и иногда выступал в составе Аугсбургского симфонического оркестра. Мы немедленно подружились, и он стал впоследствии не только моим товарищем, но и верным и преданным другом. Как и тот симпатичный фельдфебель, о котором я писал раньше, он так ненавидел нацистов, что с нетерпением ожидал поражения Германии, так как, по его мнению, только это могло избавить Европу от гитлеризма.
Военный оркестр один занимал целый корпус нашей казармы, что позволяло им заниматься и индивидуально, и коллективно, обычно по утрам и вечером после шестнадцати часов. Каждый день после полудня, когда мне полагалось сидеть и изучать толстый справочник фельдшера, я уходил к моему другу Тони, где я знакомился с другими музыкантами, в частности с Konzertmeister (скрипка соло), молодым артистом из Гамбурга, примерно двадцати лет от роду. Студент-медик до призыва, он играл каждый вечер в ночных клубах, чтобы заработать на жизнь и платить за учёбу. Счастливые от того, что нашли во мне благодарного и внимательного слушателя, скрипачи часами играли мне по очереди самые красивые пассажи из великих скрипичных концертов, в частности тех, которые мне тогда нравились больше всего, — Бруха[35] и Мендельсона[36] (произведения которого исполнять в Германии было запрещено). Благодаря им я много раз мог присутствовать на репетициях симфонического оркестра под управлением Hauptmann (капитана), к несчастью, малосимпатичного. Я вспоминаю с глубоким волнением последний концерт между Рождеством и Новым годом, в 1943 году, когда русские стояли всего в тридцати километрах от Звягеля, а в программе была первая симфония Брамса. Я и теперь не могу слушать её без тихой грусти.
Вот уже пять лет лишённый возможности общаться с семьей, Тони, как и многие солдаты, женатые или холостые, выходил в город каждый вечер, не только чтобы что-то выменять или зайти в Soldatenheim (солдатский клуб), но в основном чтобы встретиться с Наташей, красивой украинкой. Он был убеждён, что не нарушает верность жене, которую он очень любил, но просто удовлетворяет естественную потребность, обострившуюся из-за долгих лет воздержания. В 60-е годы я имел счастье участвовать в приёме, который устраивал муниципалитет Кольмара для музыкантов Аугсбургского симфонического оркестра после концерта в местном театре. Я узнал там от трёх друзей Тони, один из которых был его кузеном, что он пропал без вести в начале 1944 года и с войны так и не вернулся.
Какова была военная обстановка на нашем участке с октября 1943 года? OKW (Oberkommando der Wehrmacht — Верховное главнокомандование вермахта) решило остановить наступление русских на Днепре, а затем контратаковать. Почему именно там? Днепр — огромная река, определявшая весь характер киевского региона: её западный берег представлял собой крутые склоны и отвесные скалы от двадцати до пятидесяти метров высотой, тогда как противоположный берег был абсолютно плоским. Крупные немецкие силы, сосредоточенные на скалах, доминировали над расположением русских, и защищаться было легко. Как только русские подошли к Киеву, немцы с помощью двух 1000-килограммовых авиабомб и множества вагонов динамита взорвали огромный мост, соединявший два берега реки. Несмотря на авианаблюдение, Красной армии удалось создать плацдарм к северу от Киева, западнее Чернигова, и немецкие пилоты не смогли обнаружить ни высадку, ни мост через реку. Разгадка этого чуда была в том, что русские понтонёры строили мост ночью и удерживали его днём на глубине полметра под водой с помощью мешков с песком. Ночью мост поднимали на поверхность, и по нему шла пехота, грузовики и танки. Вскоре русским удалось построить ещё несколько плацдармов на реке. Чтобы не попасть в окружение (а именного этого они больше всего боялись со времен Сталинграда), немцы вынуждены были оставить Киев[37].
26 октября, в день годовщины русской Революции[38], Красная армия заняла Киев, а затем веером продвинулась вперёд до Коростеня и Житомира на западе и Корсуни на юге. Маршал Манштейн[39] предпринял несколько попыток контратаковать со стороны Житомира, но, несмотря на некоторый первоначальный успех, этот город, так же как и Коростень, попал в руки русских, которые потом еще несколько недель зачищали территорию между Киевом и Житомиром.
Здесь, в Новограде-Волынском, война пока почти не чувствуется. Иногда по вечерам мы смутно слышим глухие звуки канонады, громыхающей около Житомира. Время от времени над нами летают самолёты, но это всегда немецкие Fieselerstorch — маленькие самолёты-разведчики, которым хватает небольшой посадочной площадки. К концу сентября теоретически наше обучение было закончено, и нам должны были предоставить Heimaturlaub, отпуск перед отправкой в действующую армию. Части формировались из расчёта восемь эльзасцев, лотарингцев и люксембуржцев из ста, в исключительных обстоятельствах и на короткое время — пятнадцать из ста солдат в батальонах резерва и максимум пять из ста в боевых частях. Какое доверие!
Инструкция маршала Кейтеля от 19 мая 1943 года:
«В резервных частях контингент эльзасцев, лотарингцев и люксембуржцев не должен превышать, как правило, примерно восьми процентов от общей численности подразделения, в исключительных случаях и временно максимум до пятнадцати процентов, во фронтовых частях не более пяти процентоe»XIV.
Но дни шли, а об отпуске речи не заходило.
Наоборот, в начале ноября наш учебный батальон был трансформирован в Kampfgruppe, боевую часть, задачей которой была защита Новограда-Волынского в случае наступления русских. Сразу же вокруг города начались работы по строительству оборонительных сооружений, и Sani не были исключением. Нужно было выкопать систему траншей, связанных ходами сообщения, устроить огневые точки, выступы и другие противотанковые сооружения и т. и. Несколькими днями позже был сформирован отряд, который должен был покинуть Звягель, чтобы усилить оборону Барановки, маленького города в сорока километрах на юг, в частности туда был отправлен мой друг Андельфингер. Я же был прикомандирован к этому отряду в качестве Sani для сопровождения. Шли пешком, по холоду, но светило солнце, и, к счастью, дорога была сухой. В Барановке я провёл последний вечер со своим другом и вернулся в Звягель, на этот раз, к счастью, на машине. Тогда я не знал, что больше не увижу его. Через несколько недель он был убит в боях под Звягелем.
