Экспедиция эта должна была дать высокое мнение о могуществе Франции, обратить всеобщее внимание на своего исполнителя, изумить и устрашить Европу своею смелостью. Этих причин было для меня достаточно, чтобы предложить ее. Египет был данник Порты, древнейшей союзницы Франции, потому что со времен Франциска I она не переставала быть всегда с нашей стороны. Но как Мамелюки(10), настоящие владетели, а, следовательно, и защитники жителей, что диван, который вел войну с виддинским пашой Пасван-Оглу и с Вехабитами, и был до того слаб, что терпел независимость многих пашей, отказавшихся повиноваться, не станет поддерживать наших неприятелей для того, чтоб удержать одно пустое имя верховной власти, которую, впрочем, в случае надобности, мы могли бы, как и Мамелюки, признавать над собою. Можно было ожидать, что не трудно будет уверить диван в нашем дружественном к нему расположении, если это поручено будет искусному дипломату. С этою целью назначен был в Турцию Талейран, совершенно уверенный в успехе его посольства, я не переставал торопить приготовления к моему отъезду.
Чтоб отвлечь внимание неприятелей от гаваней средиземного моря, где все было в движении, я воспользовался званием главнокомандующего английской армией, и поехал осматривать гавани северного берега. Прибыв в Антверпен, я совершенно удостоверился при виде бассейна Шельды в неисчислимых выгодах, какие можем мы получить от этого важного места. Он произвел на меня то же впечатление, какое вид прекрасной Невы сделал на Петра Великого.
Между тем новая буря собиралась на политическом горизонте Европы. После отъезда моего из Раштадта, конгресс начал переговоры для утверждения мира с империей. Французские уполномоченные не без труда достигли согласия на уступку левого берега Рейна, потому что уничтожение курфюршеств Майнца, Трира и Кельна производило совершенный переполох в составе Германии. Но сильнейшие государства соглашались на обращение духовных владений в светские, потому что надеялись получить значительные приобретения. Австрия полагала получить архиепископства Зальцбург, Пассау и Трент; Бавария — епископства во Франконии (Вюрцбург, Бамберг и Эйхштедт); Пруссия — Мюнстер, Надерборн и другие.
Вследствие этого за главное основание была принята обширная система вознаграждений, и левый берег Рейна признан границею Франции. Но дела не могли так оставаться, потому что сильная буря собиралась уже на политическом горизонте. Очевидно, что занятие Швейцарии, образование лигурийской республики и перевороты в Риме разрушали Камио-Формийский мир, и что Австрия, допуская выполнение всех условий этого трактата относительно Германии, должна была теперь требовать того же и от директории, которая слишком далеко зашла, придерживаясь пропаганды, чтобы возвратиться назад.
Англия спешила воспользоваться несправедливыми поступками директории, чтобы снова вооружить Европу на Францию, и начала восстановлять против нас Россию, Вену, Берлин, Турин, Тоскану и Неаполь. Она скоро убедилась, что нет ничего легче, как составить новую коалицию.
Правда, что восшествие на престол императора Павла I изменило ход дел на севере. Везде носилась молва, что смерть Екатерины остановила заключение договора с Англией о денежном вспоможении. Уже указом её обнародован был рекрутский набор 130 000 человек. Желала ли императрица принять участие в войнах европейских, или предпринимала поход в Турцию, или, наконец намеревалась отомстить молодому Густаву, будущему королю шведскому, неизвестно; но во всяком случае нужно было ожидать с этой стороны важных событий.
Первой заботой императора Павла I было остановить эти приготовления к войне. Он изъявил желание вступить в союз с королем прусским и предался совершенно внутренним делам своей огромной державы.
Эти доказательства мирного расположения не замедлили подействовать на общую доверенность, и первым следствием их было возвышение курса ассигнаций, поднявшихся даже выше своей первоначальной ценности: разительный пример того, как огромны были способы России к исполнению величайших предприятий. Но мирные отношения продолжались недолго. Лондонский кабинет решился вовлечь императора Павла I в войну против Франции и не упустил ничего из виду, чтобы достигнуть своей цели. Старались убедить его, что выгоды России не позволяют допустить Австрию изнемочь под могуществом соперницы, постоянно поддерживавшей, несмотря на маловажность этой причины — она произвела Порту; свое действие. К несчастью, скоро нашлись и другие: уступка Франции Ионических островов, дела в Швейцарии и Пьемонте заставили петербургский кабинет и российского императора, бывшего, по Тешенскому договору, порукой сохранения германской империи, не оставаться долее чуждыми неизбежных переговоров.
Странное происшествие обнаружило директории неприязнь австрийцев. Бернадотт, назначенный посланником в Вену, празднуя день победы, одержанной над австрийцами, выставил над домом своим трехцветное знамя. Подобный поступок равно не понравился и кабинету, и народу. Дом посольства был окружен разорённою чернью, и Бернадотт, выказав всю республиканскую гордость, должен был видеть, как народ ворвался в дом его, сорвал и сжег знамя. На другой же день он оставил Вену.
Директория хотела объявить войну и вверить мне главное начальство. Я старался отклонить ее от этого намерения, доказывая, что Бернадотт не прав, и что если бы Австрия желала войны, то старалась бы избежать подобного разрыва, чтоб выиграть время для приготовлений.
Я скоро переменил мысли. Многие обстоятельства ясно показывали, что дела примут другой оборот. Мне хотелось отложить отъезд; но директория, удовлетворенная по делу Бернадотта, стала настаивать, и поставленный в необходимость погубить себя или повиноваться, я покорился её воле.
Восхищенная тем, что могла от меня отделаться, она согласилась на все мои требования. Я приготовился к отъезду в величайшей тайне; это было необходимо для успеха, и придавало экспедиции какой-то особенный характер. Никогда еще такие огромные приготовления не были произведены так скрытно.
10-го мая 1798 я был в Тулоне. 19-го я отплыл с 13-ю линейными кораблями, 6-ю фрегатами и транспортными судами, на которых было 25 000 десантного войска. Вскоре ко мне присоединились эскадры, вышедшие из гаваней Бастии, Генуи и Чивитта-Веккии, с 7 или 8 тысячами человек, назначенных участвовать в моей экспедиции; 9-го июня мы достигли Мальты.
Мы имели сношения с несколькими французскими рыцарями, более привязанными к родине своей, нежели к ордену, приходившему уже в упадок. Рыцари нас не ждали и не приготовились к обороне. Если бы я не завладел Мальтой, англичане не преминули бы взять ее; пост этот был необходим для сохранения наших сообщений с Франциею. Я опасался, чтобы воспоминание прежней славы не подало рыцарям мысли защищаться. Подобное обстоятельство могло замедлить и даже совершенно расстроить мое предприятие; к счастью, они сдались скорее еще, нежели я надеялся. Достаточно было нескольких демонстраций, чтобы завладеть одной из значительнейших крепостей в Европе.
