Помимо выполнения снабженческих функций, нацеленных на удовлетворение потребности двора на территории имений и вблизи последних, а также на обеспечение резиденции специальными сельскохозяйственными продуктами, эти поместья (вилики) в полной мере были интегрированы в «военную экономику» того времени. Речь шла о коневодстве, производстве необходимых для военных походов повозок, оружия и прочих видов военного снаряжения.
Наряду с конкретными требованиями обустройства и поставок текст подчеркивает обязательный характер конкретного вида «бухгалтерского» учета с фиксацией данных о доходах и расходах, с дифференцированными сведениями об их происхождении и тратах, с однозначными указаниями, сколько сельскохозяйственной продукции потрачено на собственные нужды, сколько продано и каковы излишки, чтобы таким образом дать королевскому двору представление о положении вещей и одновременно снабдить его инструментом контроля за происходящим. Указанная система отчетности содержит также данные о всякого рода процентах, отступных суммах, штрафах и судебных издержках, транзитных пошлинах и дорожных сборах, что в совокупности свидетельствует о якобы «суверенных» задачах управляющих и их фундаменте. Вопрос о том, что эта попытка создания фискальных, то есть государственных, имений, подкрепленных «письменной фиксацией» управления, увенчалась успехом, вызывает массу сомнений. Центробежные силы значительно превосходили тяготение ко двору. Непоследовательность политики преемника Карла — Людовика, особенно ближе к тридцатым годам IX столетия, в значительной мере способствовала тому, что королевские владения все больше отдалялись от двора в результате раздачи земли аристократам и церковным учреждениям. Эти утраты с сожалением отмечали современники происходившего в ту пору.
Тем не менее текст Сарitulare de villis ясно показывает, в какой мере королевство в своем экономическом обустройстве зависело от собственных имений и дворов, ибо без них оно столкнулось бы с острейшей нехваткой важнейших видов продовольствия. Как и окружавшая его знать, король тоже был, по сути дела, землевладельцем, живущим на доходы от своих сельскохозяйственных угодий. Лишь весьма немногими, выстроенными из камня и хорошо оборудованными пфальцами, а также охотничьими угодьями жизнь короля отличалась от жизни окружавшей его аристократии. А дополнительные и яркие краски особому королевскому статусу придавали, по-видимому, лишь торжественные коронации («хождение под корону»), имперские собрания, судебные заседания и государственная охота.
ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ НА РАННЕМ ЭТАПЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Концентрация пфальцев и хозяйственных дворов между бассейнами рек Эна и Уаза (приток Сены) быстро привела к формированию так называемого королевского феодального сословного представительства на владениях династии Меровингов как главной опоры власти. На Мозеле, Маасе и в среднем течении Рейна таковой стали владения мажордомов, а также владения, полученные в порядке фамильного наследия.
Эти центры служили прежде всего местом пребывания и источником снабжения двора. Здесь же происходили многообразные военные действия.
Управление огромной империей, возникшей при Карле Великом и составлявшей более одного миллиона квадратных километров, осуществлялось главным образом через «систему помощи», которая лишь в отдельных случаях компенсировала отсутствие управления, построенного по принципу вертикальных компетенции и полномочий. Во главе этой системы стоял король (император) со своим двором и его внутренними структурами, состоящими из разных подструктур, которые, правда, по-разному могли быть задействованы, к примеру, во время военных походов или при выполнении соответствующих миссий от имени монарха, но у которых, строго говоря, отсутствовало продолжение «в низах». Впрочем, функции канцлера и гофмаршала в контексте средневекового управления укоренились настолько глубоко, что до сих пор во многом выражают высшее функциональное положение в исполнительной власти и в военной области.
По большей части архаично-наследственные формы королевского правления как руководящего начала для своих приверженцев в ходе военных походов и в мирное время, выполнявшие определенное защитное и правовое назначение, поразительно контрастировали с величием империи, с ее этническим и культурным многообразием и с вытекающими из этого задачами по управлению. Независимо от попыток дать наиболее точное определение понятия «централизованное управление» о таковом не может быть и речи, но с трансгосударственными единицами в виде герцогств как возможных промежуточных структур было покончено, что видно на примере Тассилона Баварского в 788 году. Хотя в Аквитании и Италии (на периметре империи Карла еще при его жизни) возникла «промежуточная власть» в лице обоих сыновей короля — Людовика и Пипина, их круг полномочий во всех существенных вопросах определялся волей стоявшего над ними монарха и отца. Именно по этой причине им так и не удалось трансформировать свое правление в крепкую инстанцию между «центром», то есть королевским дворцом, и регионами, которыми они имели право распоряжаться.
Карл по позднеантичному образцу вновь учредил почти всеобъемлющие митрополичьи округа, на которые, по крайней мере на франкских землях между Сеной и Маасом, в Нейстрии (Сена и Луара) и в Бургундии в 802 году, поначалу также в Баварии, в Зальцбурге, а потом одновременно в Кёльне и в Майнце, возложил постоянные административные задачи и, помимо традиционных управленческих функций, снабдил контрольными и руководящими полномочиями при устранении нарушений в системе правосудия, в военном призыве и при управлении фискальными имениями. Разделение империи на митрополии как ответственные инстанции в нижнем ярусе структуры, нечто вроде эрзаца светского герцогства, явно прослеживается в завещании Карла 811 года, а также в проведении региональных реформаторских соборов в 813 году.
Что касается уровня ниже митрополичьего, затрагивавшего функции духовного и светского управления, то начиная с девяностых годов VIII века королю удалось покончить с остатками «епископских республик» периода поздних Меровингов, которые сосредоточили в руках одной сверхвлиятельной семьи священ-нослужение и значительные полномочия в правосудии, взыскании налогов и управлении казенным имуществом, а также существенно обновить состав обладателей графского достоинства как институт королевского управления (например, в 791 году в Трире и в последний раз в Куре уже после 806 года). Графы, некогда связанные с галльскими «сivitates»[124], затем даже в саксонских округах к востоку от Рейна, обязаны были проявлять заботу о судебном управлении, воинском призыве и нередко об «общественном» строительстве укреплений, мостов, а также дорог. Довольно часто король возлагал на графа обязанности судьи в его административном районе. Их исполнение и продолжение изначального служения в значительной степени зависели от не совсем понятного нам соотношения сил между королевством и знатью региона, в котором очень непросто было разобраться. Поэтому обращенные к графам и их «ученикам» призывы и запреты носили главным образом апелляционный характер — должностное место, семейное владение и аристократическое самоосознание сливались в одно нерасторжимое целое почти «автохтонного» происхождения, к которому даже такой король, как Карл Великий, был вынужден с уважением относиться в собственных же интересах. Учрежденный институт королевских эмиссаров с обширными полномочиями также был бессилен что-либо изменить в сложившемся положении вещей.
