Итак, клиент созрел, струя покрывает тело мученика снежным налетом, он, ничего не понимая, мечется в душевой. А метаться-то некуда. Герметизация ограниченного пространства позволяет мне до конца сделать свое недокторское дело. Когда наступает апогей судорожных метаний, лейтенант Шумский резко открывает дверь, прячась за нее. Офицеры, заранее предупрежденные, стоят в коридоре у своих кают и сопровождают выскочившего из душевой, как пробка от шампанского, несчастного «снежного человека» сочувствующими вопросами: «Гена, что с тобой?». Доблестный голый лейтенант, ничего не понимающий и не сознающий, покрытый морозными пятнами и клочьями мыльной пены, мчится через весь коридор, не отвечая на вопросы, в свою каюту, где, закрывшись, затихает.
Дело было сделано. Хохот потряс коридор офицерского состава. Гордый своим планом действий, я находился на верху блаженства, поощряемый словами моих дорогих сослуживцев. Даже угрюмый и молчаливый начальник РТС старший лейтенант Швиндерман выдавил из себя:
— Ну, док, ты молоток!
Из его уст это была более чем похвала. Несколько дней все младшие офицеры только и говорили о происшествии, весело поглядывая на Т., который так и ничего не понял, пока я ему все не объяснил. Лишь причина экзекуции была не указана, надеялись, что сам поймет. Догадался не он, а командир, до которого все дошло. Через недельку, при докладе ему, он внимательно посмотрел на меня.
— Да, доктор, быстро, я вижу, вы заматерели на корабле. Уже и пакости всякие выдумываете. Я о лейтенанте Т. говорю. Нехорошо!
И больше ни слова, как будто ничего и не было. Кто ему капнул, мы так и не поняли.
Опасные шутки и месть командира
Флотская жизнь шла своим чередом: тренировки, учения, походы, стрельбы. И вот однажды мы участвовали в испытаниях новых торпед в Феодосии. Семьи были в Севастополе. Прошло несколько недель, и пришла телеграмма, что у старшего лейтенанта Шумского вот-вот родит жена. Он отпросился у командира на несколько дней для поездки в Севастополь. Многие офицеры попросили его зайти к ним домой, передать привет, посылки, сообщить новость. Я был в том числе.
И вот через день после возвращения Шумского из Севастополя, рано утром, еще до подъема флага, прибежал рассыльный, оглушив меня внезапным известием:
— Товарищ капитан, ваша жена с дочкой ждут вас на КПП.
Как ждут? Почему ждут? Как они очутились в Феодосии? Бегу на КПП, где издалека вижу искаженное праведным гневом лицо моей дорогой супруги.
— Инна, что случилось? Почему ты здесь?
— А ты не догадываешься? Мы там одни, дни считаем, а ты здесь, бессовестный!
Сказать, что я был удивлен ее словами, этого мало, я был раздавлен.
— Да ты что, я сижу, как проклятый на корабле, почти не схожу на берег! Кто тебе наговорил на меня?
— Я все знаю! — не сдавалась жена. — Нам Шумский все рассказал.
— Что он вам рассказал? — возопил я.
— Он сказал: «Да трудно вам здесь, трудно, а он там…»
— Что «он там…»?
— Да не сказал он, а вот я сама обо всем догадалась, — и она разрыдалась так, что два матроса, охранявшие КПП, поспешили скрыться с глаз долой.
Сколько я затратил сил, чтобы убедить мою половину, что «он там…» еще ни о чем не говорит, а просто глупая шутка, не имеющая в своей основе ни слова правды. Успокоив ее и поклявшись в любви и верности, с трудом убедил ехать на вокзал и немедленно вернуться в Севастополь. Задержать их, хотя бы на сутки, я не имел никакой возможности, жилья не было, а корабль уходил в море. Бедная жена с маленькой дочкой побрела на автобус. Разъяренный я ждал реванша и наказания этого, простите, мудака Шумского. Офицеров пригласили на завтрак. Я ворвался в кают-компанию. Шумский уже был здесь и о чем-то хихикал с младшим штурманом. Все ждали прихода командира корабля. Быстрым шагом я подошел к Шумскому и, ничего не объясняя, дал ему в физиономию и тут же заметил, что все это увидел вошедший командир.
— Доктор! Что с вами? Вы что руки распускаете! — громко прервал он мое страстное желание вмазать Шумскому еще раз.
— Товарищ командир! Я только что еле уговорил жену уехать обратно в Севастополь, она с раннего утра по вине этого… этого мерзавца приехала в Феодосию, не предупредив меня.
— Все, доктор, замолчите. Прошу всех к столу, а вы после завтрака ко мне, — кивнул он мне.
После чая, под вопросительные взгляды офицеров, я, уже остывший и несколько успокоенный, двинул в каюту командира.
— Объясните ваш поступок, доктор. Я все подробно рассказал.
— Да… — протянул он. — Плоско, плоско он пошутил. И опасно, я вам скажу. Дурак он молодой! Ладно, наказывать вас не буду, но будьте сдержаннее, доктор. Вы же врач, интеллигент, так сказать, флотский интеллигент, а кулаками машете. Ну, хорошо. Забудьте и никаких разборок.
Я ушел, радуясь, что избежал наказания, что служу с командиром, который все понимает и все правильно оценивает. «Молодец, Румпель!» — мысленно хвалил я его, пока не догадываясь, что еще будет. Настоящее мщение Шумскому наступило несколько позже. Через несколько дней за пять минут до завтрака поступила команда: «Офицерам собраться в кают-компании». Когда все собрались, вошел командир. Он окинул всех взглядом и остановился на Шумском.
— Товарищи офицеры! Вчера вечером я, наконец, выбрал время, чтобы пройтись по городу. И вот, идя по набережной, я случайно взглянул в освещенное окно ресторана «Астория». И вы знаете, что я там увидел? Я увидел нашего молодого отца, нашего красавца старшего лейтенанта Шумского в компании с женщиной, старой, как легенда о происхождении Земли, той самой, если не ошибаюсь, с которой я сам, будучи матросом, в 1945 году, имел дело. Вот так, стыдно, товарищ Шумский и очень горько за вас и вашу супругу. Мало того, что вы только что стали отцом, ну а уж о вашем выборе временной подруги и говорить не хочется. Прошу всех к столу!
Все рухнули в кресла, еле-еле сдерживая хохот, вполголоса обсуждая услышанное. Когда командир выходил из кают-компании, он обернулся ко мне.
— Доктор, зайдите!
Я тут же поднялся к нему в каюту. Он с плохо скрываемой усмешкой спросил:
— Вы удовлетворены, доктор?
— Так точно, товарищ командир, — возликовал я.
Сатисфакция состоялась. После этого Шумского долгое время звали «легенда».
— Ну, «легенда», как дела? — обращались к нему. Он злился, но терпел, помирились мы с ним только через несколько месяцев.
Чуть не погорели по-крупному
С этим Шумским я попереживал еще раньше, когда мы были в Поти, буквально через месяца два после назначения меня на корабль. А дело было так. Однажды поздно вечером в каюту постучали.
