— Ширченко, уточните боевой состав и принимайтесь за донесение, распорядился начальник штаба полка майор Б. М. Смирнов.
Бывшему штурману Ширченко после аварии врачи запретили летать. Смирнов приметил этого исполнительного офицера и приобщил его к штабной работе.
За другим столом трудился начальник разведки полка Владимир Ремизов. Имея большой опыт работы, он всегда своевременно обеспечивал командование необходимыми данными о противнике. Ремизов был общительным и веселым человеком.
— Ну как? — спросил его подошедший Смирнов и заглянул в бумаги.
— Восемь, товарищ майор, — выпалил тот.
— Что "восемь"?
— А что "ну как"?
Поняв шутку, оба улыбнулись.
— Лучше восемь, чем нуль, — весело ответил Смирнов. А потом весьма серьезно и ответственно Ремизов доложил начальнику штаба:
— У нас маловато сведений об этом районе моря.
Смирнов прошелся по комнате, задумался. Его интересовал именно данный квадрат на карте. Завтра здесь предстояло действовать нашим пикировщикам.
— Запросите штаб дивизии, — сказал Смирнов. — Если нужных сведений не будет, готовьте к рассвету экипаж для разведки.
Часто звонили телефоны, поступали запросы, шли приказания. И так каждую ночь. Люди не уходили из землянки, тут же и спали, когда выдавался часок-другой для отдыха.
Не прекращалась работа и на стоянках самолетов. Трудяги-техники и механики "лечили" свои машины. Сегодня днем мы бомбили корабли в порту, сильно прикрытом зенитной артиллерией. Многие самолеты возвратились с задания с серьезными повреждениями. Летчик Пасынков произвел посадку с бомбой, которая зависла в поврежденном люке. У самолета Косенко оказались погнутыми оба винта. На машине Голубева вышла из строя маслосистема, и он едва дотянул до аэродрома на одном моторе. Словом, ремонтные работы предстояли большие. Приказ командира гласил: "Все самолеты утром должны быть готовы к боевым вылетам". Инженер полка инженер-майор Бражкин с виду медлительный, а на деле энергичный, расчетливый и грамотный специалист, осмотрев неисправные машины, спросил у инженера эскадрильи Балашова:
— С чего начнем, Павел Павлович?
— С планирования, товарищ майор, — не задумываясь, ответил тот.
Вместе наметили план, определили, сколько понадобится запчастей и ремонтных материалов, расставили людей.
— Теперь все. Вот только состав этой бригады мне не нравится, усомнился Балашов. — Шевченко не подходит к Золотову. Не сработались они. Да и техническая подготовка у Шевченко слабовата.
Балашов считал весьма важным комплектование ремонтных бригад, старался учитывать не только уровень подготовки, но и характеры людей.
— К Золотову пошлем Панченко. Это будет замечательная пара, даже по натуре они под стать друг другу.
— Хорошо, — согласился Бражкин. — А кто возглавит бригады?
— Покровский, Степанов и Чуканов.
Закипела работа. Быстро и уверенно действовали механики. Металлический лязг инструмента смешивался с людскими голосами. С шутками, прибаутками работали авиационные специалисты.
— Раз-два, взяли!
— Три-четыре, зажали!
— Пять-шесть, сломали! — раздавались шутливые голоса.
— Саша, ставь главную деталь.
Главной деталью в авиации механики называли обыкновенный шплинт, постановка которого предусмотрена каждой инструкцией.
Зафыркал, затрещал мотор на дальней стоянке. Набирая обороты, через несколько секунд он уже издавал оглушительный рев. Потом снова завыл сухим металлическим голосом и стих. Закончилась последняя проверка.
И в дождь, и в холод, при нехватке запасных частей и инструментов, а порой и под артиллерийским обстрелом работали у самолетов наши верные друзья и помощники, устраняя повреждения. А утром, когда мы, отдохнув, прибывали на аэродром, механики рапортовали нам: "Товарищ командир, самолет готов к боевому вылету!"
Неутомимым тружеником зарекомендовал себя техник звена Виктор Покровский. Он, казалось, способен был сутками работать без отдыха. В полку говорили, что он знает тысячу один способ, как быстро отыскать и устранить неисправность самолета. Смуглолицый, с приветливыми голубыми глазами Покровский обладал какой-то особой добротой и душевной щедростью. За это его в полку любовно называли батей.
Как-то, уходя с самолетной стоянки, я увидел Покровского. Укрывшись от ветра, он сидел с подветренной стороны рейфуги и смотрел вдаль, где виднелся край города. Мне показалось, что он чем-то взволнован. Я присел рядом.
— Один? Что ты тут делаешь? — спросил я. Покровский поднял голову. Его глаза были полны тоски и печали.
— Что с тобой? О чем задумался?
— Да так, о разном.
— А все-таки?
— Как-нибудь в другой раз, — уклончиво ответил Покровский. — Пойдем, у вас скоро занятия начнутся.
Мы шли рядом, не спеша, оба молчали. Покровский оставался задумчивым. Я больше не тревожил его вопросами, просто ждал. И он заговорил сам, медленно, словно размышляя вслух.
— Понимаешь, Андрей, перед войной я жил в Ленинграде. Работал, имел семью и хорошую квартиру. Жили счастливо. Жена и дети были обеспечены всем. И вдруг война... Все оборвалось... Фашисты блокировали город, снарядом разбили мой дом. Потом умер мой любимый сын... от голода... — Нахмурившись и крепко сжав губы, он сломал прутик, который все время вертел в руках, и бросил в сторону.
Комок подкатил к моему горлу. Я стянул с головы шлемофон, расстегнул ворот комбинезона. Хотелось сказать ему что-нибудь хорошее, но я не находил нужных слов.
— Теперь свою месть я вкладываю в бомбы, подвешенные под наши самолеты. — Покровский рассек воздух крепко сжатым кулаком.
Я подумал, на что только не способен человек, если он отстаивает правое дело. Можно быть уверенным, что такой техник не подведет. Я не помню ни одного случая, чтобы самолет Покровского по техническим причинам вернулся из боевого задания. Каждый раз, провожая машину в полет, Покровский писал мелом на стабилизаторах бомб: "За сына!", "За Ленинград!", "Смерть вам, фашистские выродки!"
Подошли к землянке, где на занятия собирался летный состав эскадрильи.
— И кому нужна эта учеба, — ворчал недовольный летчик Смирнов. — Кончим войну, тогда и будем учиться.
Некоторые молодые летчики без интереса занимались теорией, считали, что им достаточно знаний, полученных в училище, а здесь, на фронте, они, мол, должны только летать и бомбить. Что греха таить, некоторая самоуверенность всегда присуща молодости.
Конечно, только в полете закаляется воля летчика, вырабатывается быстрота реакции на изменения воздушной обстановки, обретаются летное мастерство и уверенность в своих силах, столь необходимые для достижения победы в бою. И все же успех действий экипажа в воздухе во многом зависит от его подготовки на земле.
