«Смирно! Напра…во! Вперёд… марш!»
И проходя перед русскими офицерами:
«Равнение налево!» Я отдаю честь.
Ворота казармы открываются: «Не в ногу… марш!»
Мы спускаемся в город по той же дороге, по которой нас вели в лагерь три месяца назад. Нас сопровождают двое русских солдат, они идут в нескольких метрах впереди нас, не отдают нам никаких приказов, только показывают дорогу. Итак, мы свободны! Какое ощущение счастья, как хорошо! Мы в такой эйфории, что, несмотря на наше ослабленное состояние, мы почти бежим до самого подножия холма. Мы приходим на вокзал, вызывающий мрачные воспоминания, на вокзал, где мы должны были бросить своих несчастных спутников мёртвыми или умирающими. На запасном пути уже стоит состав из пяти или шести вагонов для скота. Солдаты, которые должны нас сопровождать, уже загрузили в первый вагон запасы продовольствия, которым нас будут кормить во время путешествия. Военные пытаются с нами разговаривать, они больше не считают нас пленными. Мы садимся из расчёта по двадцать — двадцать пять человек в каждый из вагонов, предоставленных в наше распоряжение. Места вполне достаточно, чтобы сидеть, лежать, немного двигаться. Ещё несколько часов ожидания, и наш состав прицепляют к товарному поезду. Паровоз испускает хриплое рычание, и эшелон трогается. Те, кто сильно устал, немедленно ложатся прямо на пол. То, что нам приходится лежать прямо на полу вагона, нас больше не волнует — за эти четыре с половиной месяца мы привыкли спать на голых досках, без тюфяков и одеял. Двери не только не заперты — они широко открыты! Самые смелые без колебаний садятся на край вагона в проём открытой двери, поставив ноги на ступеньку. Начинаются оживлённые дискуссии, мы строим планы на будущее, больше ничто не мешает нашему оптимистичному настрою.
Курск — Тамбов. Рис. Ш. Митчи
Время от времени поезд останавливается на станциях, на запасных путях, чтобы пропустить военные или пассажирские поезда. Иногда мы ненадолго останавливаемся в чистом поле, чтобы удовлетворить естественные потребности. Машинист поезда относится к нам очень уважительно: за несколько минут до отправления раздаётся паровозный свисток, чтобы опаздывающие успели вовремя сесть в эшелон. Настаёт ночь, мы ложимся и скоро засыпаем под монотонный стук колёс.
Никто не имеет представления ни о цели, ни о продолжительности нашего путешествия. Каждое утро наши русские сопровождающие раздают нам дневной рацион: по несколько кусков soukharis (сухого хлеба), иногда немного жира, по столовой ложке сахарного песка на человека, и ставят в каждый вагон по два ведра чистой воды — одно для умывания, другое — чтобы утолять жажду. Начиная со второго дня мы замечаем нечто, заставившее нас удивиться и встревожиться. На каждой большой станции двое или трое сопровождающих, нагруженные мешками, исчезают за домами. В это же время наш рацион в последующие дни уменьшается и к концу путешествия падает ниже жизненно необходимого минимума. Естественно, мы понимаем, что русские солдаты продали нашу еду на чёрных рынках за вокзалами.
На третий или четвёртый день мы надолго останавливаемся на большом вокзале, частично разрушенном бомбардировками. Мы пытаемся прочитать название — ВОРОНЕЖ, большой город, который несколько раз становился местом ожесточённых боёв. Итак, мы находимся приблизительно на той же широте и примерно в двухстах пятидесяти километрах к востоку от Курска.
На следующий день мы понимаем, что поезд сменил направление и теперь мы движемся на север, северо-восток. Мы скоро замечаем, что паровоз сменили и что в эшелоне больше нет других вагонов, кроме наших пяти-шести. На восьмой день поезд неожиданно останавливается на запасном пути маленькой станции — РАДА. Нам дают понять, что мы прибыли на место назначения. Один за другим вагоны пустеют. Мы оглядываемся налево, направо — никаких следов лагеря. Нас ждут русский офицер и несколько вооружённых солдат. Надо немедленно построиться в колонну по четыре и следовать за военными. Мы направляемся по лесной дороге, поросшей травой.
Измученные дорогой и всё так же терзаемые голодом, мы можем двигаться только с большим трудом, невзирая на нескончаемые «Dawaï! Bistré!» наших новых хозяев. Через час, после того как мы прошли три или четыре километра, мы выходим на поляну, за которой располагается лагерь № 188, называемый тамбовским[46], поскольку он находится в двадцати километрах от этого города. Какое разочарование! Лагерь окружён несколькими рядами колючей проволоки, вокруг — сторожевые вышки с солдатами, вооружёнными до зубов! И это — лагерь французов, лагерь свободы?
Тамбовский лагерь. Рис. А. Тиама
Теперь нам надо перестроиться в колонну по пять, иначе ни один русский солдат не сможет нас пересчитать даже с помощью такого устройства, как счёты, с которыми они не расстаются, кажется, никогда! Русский офицер выходит из комендатуры, перед которой мы построены, берёт список, который ему передали те, кто вёл нас со станции, и начинает перекличку, нещадно коверкая наши имена.
Это трудно: одни откликаются, хотя их не вызывали, другие молчат, потому что не понимают, что вызвали именно их, так как имена произносятся самым невероятным образом. Перекличка заканчивается, другой русский начинает нас считать: «Adin, dwa, tri…» Наконец он, пользуясь счётами, умножает полученное число на пять (мы стоим в колонне по пять) и прибавляет два или три из последнего неполного ряда. Не получается, надо делать всё заново. Он пересчитывает нас четыре или пять раз, пока число, которое у него получилось, не сходится со списком. Только тогда солдат открывает створки деревянных ворот. Мы входим в лагерь. Ворота закрываются, и два солдата берут на себя заботу о нас. «Dawaï na sauna!» — кричит им офицер. Мы следуем за ними, проходим по главной аллее до бани, проходя по дороге через три деревянные триумфальные арки, во славу Сталина, партизан и Красной армии.
Тамбовский лагерь № 188, как предполагает один из бывших его узников, вначале был оборудован для партизан, которые прятали там оружие и боеприпасы во время немецкого вторжения. С 1942 года этот лагерь под эгидой немецкого Красного Креста служил для приёма военнопленных с центрального и южного участков Восточного фронта[47]. С 1944 года лагерь принимал пленных пятнадцати разных национальностей — кроме французов, которые составляли большинство, здесь были венгры, румыны, поляки, затем немцы, чехи, люксембуржцы, бельгийцы и итальянцы.
