Под деревцем перед столярной стоял доктор Штейнер и смотрел на наши действия. Возле него была Эдит Марион. Почему он не вмешивается? Почему не помогает? Позднее я узнала, что он сразу вместе с двумя свидетелями проверил распределительный щит с электрическими предохранителями и убедился, что все в порядке. Затем он вызвал местную пожарную команду. Базельская пожарная команда приехала лишь гораздо позже, и воды оказалось достаточно, чтобы спасти столярную. Наша пожарная команда Здания и жители деревни пока что пытались взять верх над пожаром; однако огонь все еще не был виден, он бушевал между стенами! Только дым усиливался.
Снова оказавшись на южной лестничной клетке, я встретила Кэте Митчер, которая вместе с рабочими выносила мебель из комнатки госпожи Штейнер. Какой-то юноша по указанию доктора Штейнера прорубал топором дыру в деревянной стене. Тут я увидела голубоватые языки пламени, которые с огромной скоростью, словно змеи, устремлялись вверх. Было ли тогда еще возможно спасение? Не следовало ли прорубить эту дыру с самого начала, уже в половине пятого, когда наши эвритмисты услыхали шум? А теперь пламя свирепствовало между стенами уже много часов. Почувствовав внезапно подозрение, я должна была вспомнить о том отверстии, которое видела за несколько дней до этого у окна в комнату доктора Штейнера. Рабочие извлекли тогда несколько бревен из внешней стены, достижимой с террасы… Не было ли здесь какой-то связи?
Все еще по-праздничному спокойны были помещения под куполами, не затронутые бедствием. Я присела в зале. Мыслимо ли, что через несколько часов от всего этого здесь ничего не останется? Только смотреть — в последний раз. Но как эти мысли, так и мое человеческое присутствие были при происходящем неуместны. В страхе я ушла.
Как и прежде, доктора Штейнера под деревцем перед столярной окружал покой. "Нам нужна вода, вода больше не идет!" — кричали какие-то неумелые помощники. Он не спеша отыскал номер телефона, по которому надо позвонить. "Лестницы, нам нужны лестницы!" — кричали другие. "Возле стены за столярной", — сказал он. "Где я должен помочь, что мне делать?" К нему подбежал юноша, один из наших. Он молчал. "Помогите там внизу спасти модели", — сказала я. "Мне не нужно никаких моделей", — сказал доктор Штейнер, и снова повисло молчание. "Идите же", — сказала я спустя какое-то время.
Я еще раз зашла в Здание. "У нас есть шланги, но мы не знаем, где их можно присоединить к водопроводу", — сказал мне деревенский парень. К счастью, я это знала. Теперь я встретила в зале другую картину. Свет уже не горел. Наполовину освещенные угрюмыми языками пламени, которые пылали повсюду между куполами и окрашивали дым в красноватый цвет, выступали из этой жуткой атмосферы архитравы. Кое-кто пытался приставить лестницы к колоннам, но они оказались слишком короткими. "Помоги спасти занавес!" — крикнула мне одна эвритмистка, и мы вытянули разорвавшийся сверху донизу сценический занавес.
И вновь меня притянуло к доктору Штейнеру. "Господин доктор, теперь горит в зале на сцене!" — закричал кто-то издалека. "Почему никто не тушит? Почему не ставят лестниц?" — быстро спросил он. "Лестницы не достают, они слишком коротки", — сказала я. Он отвернулся.
Огонь с невероятной быстротой охватывал теперь и внешние стены. Доктор Штейнер потребовал, чтобы все покинули Здание. Жар все усиливался. Госпожа Финк, беспокоясь о стенограммах лекций, которые хранились в маленьком деревянном домике между столярной и котельной, попросила Гюнтера Шуберта принести их в Дульдекхаус. Он один не смог бы их донести, поэтому я пошла вместе с ним. Понадобилось лишь четверть часа, чтобы завернуть все тетради в шерстяное одеяло, которое мы понесли с двух сторон; однако о том, чтобы возвращаться тем же путем, уже не было и речи. Подобно гигантскому факелу стоял Гётеанум, со всех сторон объятый пламенем. Зной, как в жаркий летний день, достиг стекольного дома, мимо которого мы несли тяжелую ношу наверх, через лесок у Бродбекхауса (ныне склон Рудольфа Штейнера). Жара в Дульдекхаусе казалась все еще опасной; мы понесли драгоценный груз дальше — в Дом-убежище, где у моей сестры была комната.
Темно-красный жар стоял над ночной тьмой. Как при закатном освещении, краснели вокруг холмы и руины Дорнека. Тысячи зевак из Базеля и его окрестностей напирали на изгородь, окружающую территорию Здания; на саму территорию вход был запрещен. В молчании, словно зачарованные, взирали они на грандиозное зрелище танцующего, взвивающегося высоко в небо огня. Несколько паровых пожарных труб выбрасывали мощные струи воды на стены столярной, где еще недавно под деревцем стоял доктор Штейнер. В эту ночь обгорела половина этого деревца, и впоследствии оно стояло в течение нескольких лет с голыми ветвями.
Мы нашли доктора Штейнера стоящим на лестнице перед Ягерхаусом; его окружали члены Общества. Полночь миновала, и в первые часы нового года огонь начал несколько ослабевать. Толпа зрителей постепенно редела, ушел и доктор Штейнер. Теперь можно было снова заносить в столярную все то, что было убрано оттуда. Статуя Христа также была перенесена из мастерской на луг позади строения. Вновь можно было заходить на территорию. Глубокая синева окружала холм, пожар сделал свое дело. Только раскаленные массивные стволы колонн с двойным кольцом архитравов наверху вырисовывались на ночном небе. Незабываемая картина, исполненная ужаса и красоты! Эти прозрачные, прокаленные формы как будто были пронизаны пульсирующей жизнью и дыханием; то было как бы прощание с Землей, на которую на столь короткий срок было спущено Здание. Высоко над ним простирался небесный свод, — родина, куда оно возвращалось. Позади него на западе — красноватая полоса, отблеск возвещающего о себе на востоке дня.
И вот уже под тяжестью архитравов стало проламываться двойное огненное кольцо, обрушиваясь в виде раскаленной массы к подножию колонн. Стоя возле столярной, я могла видеть, как две тени в темноте медленно шли по дороге в гору. Доктор Штейнер в сопровождении Эдит Марион, тяжело ступая, согнувшись, вошел в столярную. Он был при госпоже Штейнер в Доме Ханси; из-за больных ног ей пришлось переживать пожар издалека, наблюдая его из окна.
Доктор Штейнер настойчиво потребовал, чтобы продолжалась та работа, на которую не повлияло случившееся; но многое должно было произойти, прежде чем для этого была отремонтирована столярная. Когда я заглянула в мастерскую доктора Штейнера, там еще царил полный хаос. Он стоял посреди нагроможденной вокруг мебели, сундуков. Он повернулся ко мне. В его широко открытых глазах не было ни малейших признаков озлобленности из-за пережитого, — только бесконечная боль и печаль.
