Разговоры о присвоении Марием чужих успехов – это, конечно, обыкновенная пропагандистская «утка». Если применительно к Югуртинской войне еще можно было доказывать, что Метелл закончил бы ее не хуже Мария (но закончил все-таки Марий!), то победа над германцами была целиком его заслугой. Особенно это бросалось в глаза после позорных поражений, понесенных военачальниками-нобилями.
Несмотря на разговоры злопыхателей, год начинался для Мария удачно – сам он стал консулом, Сатурнин – плебейским трибуном, Главция – претором. Второй консул, Валерий Флакк, – их союзник. Это открывало широкие возможности, которыми члены коалиции не преминули воспользоваться. По-видимому, именно тогда[451] Сатурнин предложил закон о снижении цен на хлеб, продававшийся городской бедноте (plebs urbana), до 5/б асса за модий.[452] Городской квестор Сервилий Цепион, сын араузионского «героя», доказывал разорительность такой меры. Сенат постановил, что вынесение этого проекта на голосование будет рассматриваться как антигосударственное деяние. Другие трибуны также наложили вето на предложение Сатурнина. Его это, однако, не остановило. Тогда Сервилий Цепион со своими сторонниками из числа «лучших людей» явился в комиции, сломал мостки и опрокинул урны для голосования (Риторика для Геренния. I. 17; 21). Однако люди Сатурнина взяли верх и закон был принят.
Еще более жаркие страсти разгорелись вокруг другого проекта. Сатурнин предложил новый земельный закон. О разделе земель в Италии речи опять не шло. Предлагалось вывести колонии в Сицилию, Македонию, Ахайю.[453] Отдельный проект предусматривал раздачу земель в Галлии, которые недавно занимали кимвры, а теперь они перешли в собственность римского народа.[454] Каждому ветерану, как и в 103 году, предполагалось дать по сто югеров. Затраты на реализацию закона предполагалось покрыть за счет золота толозанского храма, а за отсутствием таковых – за счет денег, полученных от продажи имущества Цепиона,[455] который это золото не уберег. Руководить реализацией аграрных мероприятий должен был Марий (Аппиан. ТВ. I. 29. 130; О знаменитых мужах. 73.5; Цицерон. За Бальба. 48–49).
Если в 103 году законопроект Сатурнина не вызвал серьезного сопротивления, то теперь обстановка изменилась. И понятно почему. Дело было не только в нежелании верхушки «потакать» «черни». Нобилитет опасался дополнительного роста влияния Мария, который должен был руководить реализацией закона.[456] Как скажет впоследствии Катон Младший, «не столько я боюсь раздела земель, сколько награды, которой потребуют за него эти совратители и потатчики народа» (Плутарх. Катон Младший. 31.7). Впрочем, даже если patres и не опасались возможной диктатуры Мария – она, по сути, уже имела место во время войны с германцами, – сама мысль о раздаче земли народу иначе как по инициативе сената обычно вызывала у большинства из них ярость. А когда обнищавшие крестьяне приходили в Рим и перебивались подачками патронов и случайными заработками, враги аграрных законов первыми выступали против снижения цен на хлеб для городских бедняков. Они сами создавали замкнутый круг, разорвать который можно было только с помощью насилия.
Законопроект Сатурнина утверждал новый принцип: если при Гракхах предполагалось наделение землей римских граждан, то теперь речь шла о воинах[457] – если они гражданами не являлись, то при поселении в колонии становились таковыми. Чтобы предотвратить обструкцию со стороны сенаторов, Сатурнин предложил обязать их принести клятву на верность аграрному закону через пять дней после его принятия под угрозой изгнания и штрафа в 20 талантов.[458] Комиции утвердили соответствующее решение. Затем Сатурнин назначил день для рассмотрения проекта в комициях и, как пишет Аппиан, разослал гонцов по деревням, чтобы на голосование явились селяне, наиболее заинтересованные в утверждении закона.[459] Прежде всего трибун рассчитывал на ветеранов Мария (ГВ. 1.29.131–132).
Однако городская беднота, утверждает Аппиан, встретила закон отрицательно, ибо он был направлен на пользу италийским союзникам (ГВ. 1.29.132). Действительно, раздача земель не в самой Италии, а за ее пределами как нельзя больше устраивала союзников, ибо в этом случае их собственные земли под раздел не попадали. Кроме того, многие из них сами могли рассчитывать на получение участков, а также на получение прав римского гражданства (civitas Romano).[460] Правда, если дарование союзникам земли в провинции никак не затрагивало городские низы,[461] то вопрос о гражданстве задевал их самолюбие.[462] И хотя Сатурнин, вероятно, снискал симпатии римских простолюдинов проведением хлебного закона,[463] это не мешало им выступать против уступок италийцам.
При обсуждении законопроекта в комициях, разумеется, разгорелись жаркие споры. Нобили активно возражали против его утверждения. Когда в небе прогремел гром, чернь подняла крик, ибо это считалось дурным знамением, а стало быть, дальнейшие прения были невозможны. Однако Сатурнин, не растерявшись, с издевкой заметил: «Если вы не успокоитесь, то сейчас пойдет град» (Аппиан. ГВ. 1.30.133; О знаменитых мужах. 73.7). Строго говоря, он и не был обязан обращать внимание на гром, ибо знамением, которого у богов не испрашивали, разрешалось пренебречь (Плиний Старший. XXVIII.17).[464] Однако не полагалось игнорировать возражения других трибунов, которые выступили против законопроекта Сатурнина. Но еще во время суда над Цепионом он показал, что и это для него не помеха – их, как и в тот раз, прогнали с ростр.[465] Наконец недруги трибуна взялись за дубины. Сначала успех сопутствовал им, но затем людям Сатурнина удалось взять верх (Аппиан. ГВ. I. 30. 133–134).
Теперь оставалось добиться утверждения lex agraria (аграрного закона) сенатом – строго говоря, это была мера компромиссная, братья Гракхи обходились без нее. Правда, их печальная судьба свидетельствовала против такой практики. Сатурнин, за спиной которого стояли Марий и его ветераны, казалось бы, мог чувствовать себя уверенно. Но сам Марий, по-видимому, не хотел идти на разрыв с сенатом, в котором как консуляр занимал видное место. К тому же реализация закона при активном противодействии сената стала бы почти невозможной. Однако было ясно, что большинство patres не намерено утверждать аграрный закон. Марий заявил, что по доброй воле этого не сделает, ибо нельзя навязывать сенату какие бы то ни было решения, хорошие или дурные. Так же высказалось и большинство сенаторов (Плутарх. Марий. 29.2–5; Аппиан. ГВ. I. 30.135).
