бедовали, каждая по-своему. Особенно мне запомнилась Бобби, которая жила за углом и была на класс младше нас. Теперь она училась в выпускном, и ее постоянно избивала мать. Бобби решила рвануть в Калифорнию, хотя еще не закончила школу. В те дни подобное решение считалось необычайно смелым и сумасбродным, и Бобби пряталась у меня до самого самолета. Мы все считали ее отчаянной, хотя и молоденькой и дурной.
К счастью, Бобби и ее столь же дурной бойфренд уже успели уехать, когда в мой дом постучались разыскивавшие ее агенты ФБР.
Был 1952 год, расцвет эры Маккарти, и я была достаточно осведомлена, чтобы не пускать их дальше порога. Они стояли за дверью, такие глупые, такие мужские, аккуратные, светловолосые и лишь чуточку пугающие. Застегнутые на все пуговки рубашки, полосатые галстуки. У одного стрижка под бокс, у другого разделенные прямым пробором волосы прилизаны по бокам.
Все мои подруги знали, что мы угроза для статус-кво, и именно так мы характеризовали свое бунтарство. Ученые разгадали линейное письмо Б и смогли читать древние минойские знаки. За день до того, как агенты ФБР постучались ко мне в дверь, в Аргентине умерла Эва Перон. Но почему-то именно мы представляли опасность для всего цивилизованного мира.
Однажды меня навестила Мари с ее новым мужем. Мне он совсем не понравился, и хотя я была очень рада видеть подругу, мечтала поскорей выпроводить их на все четыре стороны. От него пахло спиртным, у него была мерзкая улыбка и очень странные сексуальные аппетиты, как рассказала мне шепотом Мари, пока он ходил купить еще виски. Сердце обливалось кровью от того, что они вместе, но она настаивала, что парень ее любит. Я не понимала, в чём это выражается, но поверила на слово.
Ну и хорошо, потому что через два дня ее мать заявилась ко мне на порог с новым отрядом фэбээровцев, неотличимых от предыдущих. Экономика всё еще была в упадке, и другой работы для ветеранов почти не находилось. Белые студенты колледжей были одержимы безопасностью и пенсиями, так что в 1952 году, кажется, существовал неиссякаемый источник слегка глуповатых на вид, слегка угрожающих светловолосых голубоглазых сыщиков.
Мать Мари билась в истерике, и я, зная, что Ральф, мой друг-пацифист, днем всегда спит, на этот раз их впустила. Мой кузен Джерри спал на диване во внутренней спальне – его ботинки и штаны были выставлены на всеобщее обозрение. Ни на фэбээровцев, ни на матушку Мари, судя по их виду, это не произвело благоприятного впечатления. Молодые девушки жили одни, только будучи шлюхами, и вот вам свидетельство – прямо на диване. Я и внимания не обратила. Очевидно было, что на моем матрасе была только одна вмятина в форме тела, а уж как меня называла мать Мари – без разницы.
Мари и Джим, ее муж, не были у меня в гостях. А раз так, потребовать по закону чего-то еще агенты ФБР не могли. Закрыв за ними дверь, я выдохнула с облегчением. Перед уходом они рассказали мне, что Джима разыскивали по обвинению в «белом рабстве» в Техасе: он поставлял через границы штатов несовершеннолетних девочек для занятий проституцией.
Я была так потрясена этим разговором, что разбудила Джерри, и он уговорил меня пойти с ним в кинотеатр с кондиционером.
Одна из Меченых, Лори, упоминала, что на фабриках Стэмфорда, штат Коннектикут, полно рабочих мест. Идея о том, чтобы ненадолго покинуть Нью-Йорк со всеми его эмоциональными сложностями, показалась мне привлекательной, а множество вакансий – тем более. Я решила бросить колледж, так как выучить немецкий не могла.
На дверь я установила замок с буквенным кодом и сообщила шифр Меченым, которые вот-вот должны были разъехаться по колледжам. Упаковала свою одежду, несколько книг и пластинок, взяла с собой печатную машинку и отправилась в Стэмфорд.
С шестьюдесятью тремя долларами в кармане.
Я прибыла в Стэмфорд на пригородном поезде до Нью-Хейвена в четверг днем. Сразу пошла в общественный центр для Черных, адрес которого взяла во время предыдущего визита за неделю до того. Там мне порекомендовали человека, сдающего комнату. Я сняла жилье за шокирующе огромную цену в восемь долларов в неделю, разложила свои вещи и попрощалась с Мартой, которая приехала со мной, чтобы помочь с багажом. На следующее утро я устроилась на фабрику по производству лент, где Лори трудилась минувшим летом. Начать предстояло с утра понедельника.
Комнатенка моя была крошечной, ванную я делила с двумя женщинами, которые также снимали угол в этом частном доме. Доступа к кухне не имелось, поэтому я тайно завела плитку, чтобы разогревать баночный суп – мой обычный ужин.
В тот уикенд я гуляла по Стэмфорду, пытаясь проникнуться его духом. Прежде я никогда не жила в маленьком городе, да и вообще нигде, кроме Нью-Йорка, не жила. В аптеке Лиггетт на Атлантик-авеню, главном местном проспекте, не знали, что такое эгг-крим – напиток из молока и содовой с сиропом. Газировку они называли шипучкой. Прохаживаясь по Атлантик-авеню до железнодорожного вокзала и обратно, по небольшому мостику через реку Рипповам, которая отделяла восточную часть улицы Мэйн от западной, а белый район – от Черного, я удивлялась совершенно иному масштабу жизни.
В субботний день улицы казались удивительно свободными и неторопливыми. Заглядывая в сомнительные лавочки, что стояли на Атлантик-авеню ближе к вокзалу, я думала, почему, если у них так много клиентов, они выглядят так бедно и уныло. Еще несколько недель я не могла понять, что отовариваются местные не в субботу, как принято в Нью-Йорке.
В те же выходные я решила, что поработаю в Стэмфорде, накоплю денег и уеду в Мексику.
Сделать это, решила я, можно, если экономить на еде, которая вообще была не очень важна, так как я всё равно не могла готовить у себя в комнате. Я нашла супермаркет и купила пять банок сардин «Мусибек», буханку и пять банок перечного супа «Кэмпбелл», моего самого любимого. Вот и хватит на неделю, рассудила я: бутерброд на обед, банка супа на ужин. По выходным решила себя баловать – сосисками или рагу из куриных ножек.
В понедельник я вышла на фабрику в восемь утра. Дорога заняла полчаса. Вместе с другими женщинами мы сидели за столом и управляли ручным тянущим устройством, где ленты туго наматывались на симпатичные катушечки и зажимались тонкой стальной завязкой. Работа была невероятно скучной, однако из-за ярких и радостных цветных лент к обеду стол выглядел как наряженная елка. Стоял сентябрь, но фабрика уже принялась за рождественские заказы. Мне потребовалось время, чтобы разобраться
