и бескомпромиссно. Некоторые обижались, упрямились, но достаточно быстро меняли мнение и «слушались». Когда я видел халтуру, сразу говорил, что так на выставку не пойдет. И все переделывалось.
Сделать дизайн помещения выставки труда не составило. Длинное неудобное помещение в виде кишки затянули черным материалом, сделали точечный направленный на пол свет, поставили обычные ведра, полные цветов, даже стенку падающей воды взяли в аренду. Заказали каталог. Что было непривычно для меня — они платили за все сами. Ну, правда, и учил я их бесплатно.
Вернисаж получился замечательным. Народу все прибавлялось, хоть помещение уже было заполнено до отказа. Все были торжественны и нарядны. Некоторых авторов я даже узнал не сразу: так они похорошели. Привык-то я видеть их в одежде для работы.
Пришли великие всех мастей. Открывали выставку мои близкие друзья академики Михаил Переяславец и Константин Худяков, сказали очень правильные и доброжелательные слова. Наконец всех запустили в зал, а я с чувством выполненного долга пошел выпить водки и закусить пирожком.
Как я оказался в Сурке во второй раз
В середине девяностых, когда скончался Олег Константинович Комов, мне позвонил Лев Шепелев, ректор института, и предложил возглавить осиротевшую мастерскую. А я на тот момент кроме каратэ никогда ничего никому не преподавал. Поэтому сразу отказался. Но в силу молодости и глупости, а также не без убедительных доводов моего друга Левы я в итоге как-то незаметно для себя согласился, хотя всегда считал, что скульптуре научить нельзя.
Встретившись впервые с ребятами с разных курсов, я понял следующее: преподавание скульптурного мастерства — дело непростое. И делать это, как принято, я не буду. Слава богу, другую мастерскую на факультете уже в течение года возглавлял мой друг Миша Переяславец, с которым можно было посоветоваться. Так мы с ним смело поменяли большую часть программы. Часть времени на первых курсах мы отдаем под выявление и распознавание склонностей индивидуума. Я не настаиваю на своих принципах, как это делал, например, известный скульптор и знаменитый своими фортелями педагог Михаил Федорович Бабурин. На мой взгляд, он, будучи прекрасным мастером, слишком жестоко ломал обучающихся, не обращая внимания на их предрасположенность к тому или иному направлению. Что я имею в виду: представим себе, как Леонардо учит Ван Гога, а Микеланджело — Генри Мура. Наверняка какие-то моменты в их методе совпадают абсолютно. Но если бы Ван Гог и Мур приняли советы напрямую, мы бы не увидели их творчества. Их бы просто не было в истории искусства. Но Бабурин, видимо, такой точки зрения не разделял. Легенды о нем ходят до сих пор. О том, например, как в ночь перед дипломом готовые статуи летели в окна с четвертого этажа. Или как лопатой была пошинкована не одна обнаженка. Он не терпел посредственности и робости. Не исключаю, что его от этого просто выворачивало физически. Воспитанный на Древней Греции и Возрождении, он настаивал на подражании и плевал на тех, кто за глаза его называл «ложный классик». А еще он был трудоголиком: месяцы проводил в грязном холодном цехе на Профсоюзной, делая громадные статуи. Многие десятилетия его сопровождала верная муза Галя, пожилая седая женщина со следами былой красоты. Сделанная ею мемориальная доска и ныне украшает Музей Конёнкова. На мой взгляд, ее подвиг равен подвигу святых великомучеников. Для нее не существовало ни ночей, ни праздников, ни выходных. Одержимый Михаил Федорович на нее внимания не обращал. Роль ее заключалась в том, чтобы восхищаться его мастерством и чтобы он хоть чем-нибудь закусывал. Сварщик Толя Козлов, попавший по воле рока в этот смерч творчества, рассказывал как-то: «Прикорнул я. Ночь же. Пошел пописать. Вижу: Бабурин лежит навзничь под двенадцати метровым «Лениным». Если не ошибаюсь, это была модель для двадцати семи метровой статуи для Владивостока. Галина скамейка была пуста. В углу рта дымится смятый окурок «Беломора». Я подбежал к нему и говорю: «Михаил Федорович, что с тобой?» «Ты думаешь, я пьяный? — грассируя рычит маэстро. — Я в гакурсе смотгю».
Дзен в помощь
Когда я только заступал на должность, сразу придумал, что мое преподавание в Сурке будет… немного дзенским. И поймал себя на мысли о схожести с персонажем Евгения Леонова из фильма «Полосатый рейс». Для тех, кто не видел: герой фильма — вынужденный изображать дрессировщика мясник, который периодически применяет терминологию, связанную с разделкой туши, вместо понятий из анатомии тигра. Так и я, идя путем постижения боевых дисциплин и опираясь на древние восточные философские идеи, внедрял все эти атрибуты в обучение скульптуре.
Что я имею в виду. Сначала необходимо всерьез овладеть базовой техникой. Вуз-то академический! Пока ученик не добился этого, дальше идти ни в коем случае нельзя. А вот потом наступает самое сложное и интересное: это не натаскивание, не воспитание себе подобного, а воспитание самостоятельности и смелости в принятии неординарных решений. Достигается эта цель тем, что опровергается все то, чему учили долгий период времени. Для этого по возможности нужно быть раскрепощенным и неожиданным, не допускать ремесленнического, успокоенного подхода к банальному сюжету. Не допускать обычных сценариев. Этот метод я взял как раз из искусства боя, в котором категорически нельзя быть привычным и удобным. Бывая в боксерских залах, мы часто слышим: «Начинаем легко, осторожно, прощупываем, убыстряем темп или ускоряемся в каждом раунде, а в финале — жесткая концовочка» и тому подобная ерунда. Тренеры не виноваты, они хорошие, честные люди. Просто их так учили еще в СССР, где бокс строился на гуманности, спортивном поведении, одним словом — джентльменстве. Константин Цзю, известный безупречной техникой джентльмена в боксе, как-то проиграл англичанину, который навязал ему «грязный бой», вися на нем, нанося удары локтем и предплечьем. Видимо, он внимательно изучал бои Константина. Думаю, лет на десять раньше победу англичанину не присудили бы. Другие времена, другие принципы.
Красота
Дорогие женщины, иногда у вас складывается ошибочное мнение, что лицо человека состоит изо лба, носа, щек и подбородка, а важнейшими деталями являются губы и глаза (лучики души). Или что-то типа того. Так вот, в основном женщины смело начинают все это корректировать, наивно полагая, что это улучшит их внешность. Они не берут во внимание тип своей головы, угол лица, посадку головы на шее, длину и толщину последней и многое, многое другое. Они обычно ориентируются на детали лиц кинозвезд. Тоже идиотизм, так как важен контекст, образованный остальными деталями. Результатом, к сожалению, является недоумение всех тех, кто их раньше знал и любил.
Портретист-скульптор (хороших имеем в виду) знает, насколько микроскопической может
