Хотя все знали, что «Шеер» начинает новую операцию, никто не желал отказываться от надежды на то, что он вскоре будет дома, самое позднее в марте; и матросы оживленно обсуждали, в каком порту он, скорее всего, станет: в Киле? Шликтане?
— В Мюнхене, — отрезал матрос Франц Штюр.
Приятели уставились на него, как на сумасшедшего. В Мюнхене, со всех сторон окруженном сушей?
— Да ладно, — сказал он, — не глядите так на меня. Серьезно вам говорю, быть нам в Мюнхене. В таком виде нам в самый раз выставляться в Мюнхенском музее декадентского искусства.
Друзья с облегчением рассмеялись, наградив его за шутку. Может быть, именно он придумал повесить на двери камбуза импровизированную продовольственную карточку на имя чьей-то супруги. Это была карточка на яйца. «Обычная норма: одно яйцо. Праздничная норма: два яйца. Благослови нас Бог!»
Вечером снова заработало машинное отделение, дизели «Шеера» взревели. В районе острова Вознесения крейсер взял северо-восточный курс и направился в Гвинейский залив. 17 января он находился на главной морской трассе, ведущей из Кейптауна. Пришла пора «арадо» снова подняться в воздух, и Пич провел утро и день в полете над океанскими просторами, ничего не обнаружив. Может быть, суда противника выбрали другой путь? Может быть, британские капитаны в целях безопасности предпочитают держаться африканского побережья? На следующий день, 18 января, спустя ровно месяц с тех пор, как «Шеер» одержал свою последнюю победу — хотя и очень приятную, а именно победу над «Дюкезой», — самолет сломался и на какое-то время вышел из строя.
— Если нашему кораблю действительно везет, — заметил начальник связи, показывая на наручные часы, — и если военно-морская история повторяется, тогда скоро обязательно должен появиться какой-нибудь британский корабль.
Было 10.15. Примерно через четверть часа, то есть в то время, когда «Дюкеза» попалась в сети «Шеера», впередсмотрящий доложил о клубе дыма, замеченном над горизонтом на 350°. Корабль рывком перешел на большой ход, и офицеры чуть ли не с благоговейным ужасом уставились на своего коллегу, проявившего пророческий дар. «Шеер» осторожно приблизился к источнику дыма, который оказался танкером, с верхнего фор-марса он был четко виден в бинокли. Тогда «Шеер» отошел назад и параллельным курсом направился вслед ничего не подозревавшему кораблю, держась вне поля его зрения.
Но Кранке пока не знал, британский ли это танкер или нейтральный. К счастью, к тому времени Пич и его авиамеханики сумели починить «арадо», и он отправился в полет, чтобы выяснить принадлежность судна. Чуть позже «арадо» вернулся, покачивая крыльями. Танкер оказался британским.
— Я совершенно уверен, что это британцы, — заявил Пич, докладывая на мостике после посадки. — Низкая осадка, вместимость, вероятно, около десяти тысяч тонн.
Кранке решил атаковать в темноте, как в случае с «Трайбзменом», то есть команда смогла спокойно поужинать. В 19.00 зазвучал сигнал тревоги, и матросы заняли боевые посты. Потом последовали распоряжения, которые успели стать рутинными: определить дальность, направление, скорость. Абордажной команде приготовиться. Команда стояла наготове в своих рабочих комбинезонах и спасательных жилетах, на поясах висели пистолеты и ручные гранаты. Рядом лежали подрывные заряды и матросские рюкзаки.
Ночь стояла безлунная, но кромешной тьмы не было. Светили звезды, и привыкшие к темноте глаза кое-что различали во мраке. «Шеер» взял право руля, чтобы подойти к незнакомцу с правого борта. Идя параллельным курсом, крейсер приблизился к танкеру на расстояние не более нескольких сотен метров, внезапно загорелись прожекторы, осветив судно, низко сидящее в воде, как и сообщал Пич. За приказом остановиться тут же для убедительности последовали предупредительные выстрелы из 10,5-сантиметровых зенитных пушек поверх носа танкера.
В свои морские бинокли офицеры «Шеера» разглядели, что неожиданное столкновение вызвало на борту танкера замешательство, граничащее с паникой. Одни бросились по типичному для танкеров узкому проходу, соединяющему мостик с кормой, другие торопливо карабкались вверх и вниз по лестницам, а некоторые стояли неподвижно в зловещем свете прожекторов, будто окаменевшие, прикрывая глаза руками и пытаясь рассмотреть нападающего.
Танкер остановился сразу же, без обмена вопросами. «Еще один здравомыслящий человек», — удовлетворенно подумал Кранке. Кроме того, радисты танкера не выходили в эфир. Кранке отправил на судно абордажную команду. Как только катер коснулся воды, его мотор взревел и команда двинулась к танкеру.
По дороге им встретилась шлюпка с матросами с танкера.
— Что это за корабль? — прокричал Энгельс по-английски, но не получил ответа. — Что это за корабль? — снова крикнул он. — Сколько людей на борту?
Но ответа так и не было.
— Вы что, глухонемые? — раздраженно спросил он. — Раскройте рты. Кто вы такие?
Один матрос привстал в шлюпке и крикнул по-немецки:
— Мы норвежцы…
Он не успел прибавить ничего другого, потому что кто-то подсек ему ноги. Луч прожектора выхватил из темноты шлюпку и молчащих матросов.
— Предупреждаю вас! — крикнул Энгельс, потрясая пистолетом. — Никаких фокусов. Гребите к крейсеру, или…
Человек в шлюпке, видимо офицер, сделал знак матросам выполнять распоряжение, и шлюпка двинулась к «Шееру». «Какого черта надо было строить из себя невесть что? — думал Энгельс, пока катер продолжал путь. — Интересно, почему того малого, который говорил по-немецки, так быстро посадили на место? Коллаборационист?» Но катер уже подошел к самому борту танкера, и лейтенанта уже занимали другие вопросы.
Танкер оказался современным кораблем, который заботливо приводили в порядок и недавно покрасили. Назывался он «Сандефьорд». По всей очевидности, это действительно было норвежское судно. Но Норвегия относилась к оккупированным территориям, и норвежские корабли не бороздили океанов земного шара по распоряжению прогерманского правительства Квислинга.[10] Все норвежские корабли, которые выходили в открытое море, работали только на Британию. Иными словами, танкер «Сандефьорд» с полным правом можно было приравнять к британскому судну. Капитан «Сандефьорда», по мнению Энгельса, мало походил на норвежского капитана, но он заявил, что является гражданином Норвегии, и, так как никто из немцев не говорил на его языке, а он не говорил по-немецки — или делал вид, что не говорит, — из него нелегко было вытянуть хоть что-нибудь.
На все вопросы относительно груза, пункта отправления и назначения он отвечал уклончиво или вовсе не отвечал. Практически единственное, что смогли выяснить из его скупо брошенных сквозь зубы фраз, это то, что он соблюдает нейтралитет, и такой ответ он находил достаточным для всех вопросов. При обыске капитанской каюты и письменного стола обнаружились корабельные документы и еще парочка интересных бумаг.
