фонографе в гостиной пластинку, которую только что купила. Денно и нощно, снова и снова, на протяжении семи дней:
Блюз, когда мы в танце,
Блюз получаю авансом,
Знаю, не будет тебя,
Я останусь одна,
И вот я блюз получаю авансом.
У кого-то блюз от песни,
У кого-то от любви,
Как я плачу, ты не знаешь,
Когда меня оставляешь…
Вернувшись в Стэмфорд после похорон, я поняла, что надо уехать еще дальше от Нью-Йорка. Я решила заработать как можно больше и как можно скорее отправиться в Мексику.
Из экономии и благодаря приглашению Коры я отказалась от своей комнатки на Милл-Ривер-Роуд со скрипучей кроватью и перевезла пожитки на веранду на Уокер-Роуд. Полный пансион за десять долларов в месяц оказался дешевле предыдущего жилья. Кора сказала, что лишние деньги помогут ее и без того подорванному бюджету, к тому же я и так всё время у них столовалась.
Джинджер рассказала, что на мое место на рентгене наняли новую девушку – Аду. Так как я входила в профсоюз, по возвращении меня назначили на новое место. Перевели на рентген-аппарат в «читальном зале», где готовые электронные кристаллы точно оценивались на предмет силы заряда, а потом откладывались для упаковки.
Хотя там платили те же доллар и десять центов в час, работа в «читалке» была предпочтительней, к ней стремились все. Комната эта находилась посередине этажа и была закрыта стеклянными панелями, поэтому насилие над чувствами, столь распространенное в остальных помещениях завода, здесь слегка слабело.
Мы сидели за своими аппаратами кру́гом, спиной друг к другу, чтобы не болтать. Всего рентгеновских устройств было шесть, посередине за столом – Роуз, начальница смены. Мы всегда оставались у нее под приглядом.
Главное, что в «читальном зале» можно было получить надбавку за выработку.
Каждая из нас получала свои кристаллы из сетки для обмыва в коробках по двести штук. Мы приносили коробки к своим аппаратам и одну за другой заправляли крошечные, два сантиметра в длину, узенькие пластинки в горло рентгена. Потом вертели рукоятку, пока игла, подстегнутая тонким рентгеновским лучом, не подпрыгивала до самого высокого предела, что просвечивал кварц насквозь. Тогда кристалл снимали с крепления, совали его в подходящую прорезь и заправляли в аппарат новый. Если сосредоточиться и действовать проворно, за день можно было просмотреть целую тысячу.
Когда мы не тратили время на опускание защитного экрана, оберегавшего руки от излучения, это число можно было догнать до тысячи ста. Любое количество отсмотренных за день кристаллов свыше тысячи двухсот оплачивались сдельно по два доллара с полтиной за сотню. Некоторые женщины, трудившиеся в «Кистоуне» годами, отшлифовали мастерство и работали так быстро, что могли получить лишних пять-десять долларов в неделю. У большинства кончики пальцев необратимо потемнели. К тому моменту, когда я наконец ушла из «Кистоун Электроникс», у меня на пальцах тоже появились темные отметины. Выцвели они лишь со временем.
После анализа каждый кристалл вытаскивали и быстро совали в одну из пяти щелей в лотке с краю от наших аппаратов. Периодически из фасовочного цеха приходил техник и собирал кристаллы той категории, которую на тот момент упаковывали. Так как после этого отследить судьбу кристаллов было невозможно, считали их у обмывочной сетки – смотрели, сколько коробок кристаллов брала каждая работница. На этих подсчетах и основывались суммы наших надбавок.
В течение дня Роуз регулярно подходила к каждому аппарату и проводила ревизию пластинок в каждом лотке, проверяя, чтобы ни одна из нас не положила туда несчитанные кристаллы или наспех не сунула их в неправильную стопку, лишь бы только нарастить количество и получить доплату.
В мои первые две недели в «читалке» я ни с кем не разговаривала, каждый день спешила сделать по максимуму, никогда не опускала защитный колпак и заработала три дополнительных доллара. Похоже, надо пересмотреть свои взгляды на ситуацию. Как-то вечером мы заговорили об этом с Джинджер.
– Ты лучше давай там помедленней на работе. Уже поговаривают, что ты деловая колбаса и подлизываешься к Роуз.
Я оскорбилась.
– Я не подлиза, я просто заработать хочу. В этом ничего такого нет, правда?
– Ты не понимаешь, что норма установлена так, чтобы ее никто не мог побить? Если будешь жопу рвать, чтобы посчитать миллиард кристаллов в день, то утрешь нос другим девчонкам, а дневную выработку тут же подымут – ведь раз ты смогла, то и все смогут. И тогда придется туго всем. На нашем заводе никто тебе не позволит заработать. Столько книжек проглотила, а этого до сих пор не поняла? – Джинджер перекатилась на другой бок и постучала по обложке книги, которую я тогда читала.
Но я была полна решимости. Понимала, что долго в «Кистоун Электроникс» уже не выдержу и пора начинать откладывать деньги на отъезд. Куда я отправлюсь в Нью-Йорке? Где буду жить, пока работу не найду? Сколько времени займут поиски? А на горизонте бледной звездочкой брезжила мечта поехать в Мексику. Так что надо было подзаработать.
Теперь, когда я жила у Турманов, Джинджер всё чаще ходила в кино со своей новой напарницей Адой, и я твердо решила не обращать на это внимания. Но мое шестое чувство подсказывало, что выметаться придется, и скоро.
Моя ежедневная выработка постепенно повышалась. Роуз то и дело подходила ко мне, но никаких проблем с кристаллами и их раскладыванием не обнаруживала. Однажды она даже попросила меня вывернуть карманы джинсов. Я была в шоке, но послушалась. К следующей получке добавилось тридцать долларов доплаты за две недели. Почти недельный заработок. Женщины в «читалке» тут же принялись об этом судачить.
– Как она их все успевает обработать?
– Погодите, сейчас она себе все пальцы обожжет, закончить не сможет.
Когда я приходила из промывочной с новой коробкой кристаллов, женщины замолкали. Но Аде, которая тоже подтянулась к ним поболтать, было всё равно, слышу я ее последние слова или нет.
– Не знаю, что она делает с этими кристаллами, но готова поспорить, что не считывает!
Она была права. Даже Джинджер я не рассказывала, как умудрилась добиться такой большой надбавки, хотя она частенько интересовалась. На самом деле я засовывала кристаллы в носки каждый раз, когда шла в уборную. В кабинке разжевывала их своими сильными зубами и спускала каменные осколочки в унитаз. Так можно было оприходовать пятьдесят-сто пластинок в день, если брать по горсти из каждой коробки, что я выписывала.
Я знала, что Джинджер больно и из-за моей скрытности, и от
