В суматохе боя на высоких скоростях очень трудно отличить свой самолёт от самолёта противника. И те, и другие машины со стреловидным крылом, рассмотреть опознавательные знаки тоже не было человеческой возможности, так всё мелькало во время боя, поэтому пришлось, как говориться, брать «репу» в руки и хорошенько думать.
И выход нашёлся неожиданно быстро. В ближайший боевой вылет все наши самолёты ушли с носами, окрашенными в красный цвет. Вокруг воздухозаборника и до самой кабины.
Каково же было удивление наших лётчиков, когда они увидели, что им навстречу летят американцы, у которых носы «сейбров» окрашены в черный цвет! Оказывается, и у наших, и у американцев были одни и те же проблемы с распознанием самолётов в бою, и обе стороны решили их совершенно одинаково, только разным цветом. Наверное, американцы при выборе цвета сразу отвергли красный, решив, что русские очень любят этот цвет и непременно покрасят свои самолёты красным. И не ошиблись.
Воздушные тормозные щитки и форсажные камеры появились сначала у американцев. Выходит наш самолет американцу в хвост и только готов открыть стрельбу на поражение, а тот выпускает тормозные щитки и мгновенно проваливается вниз. Наш самолёт проскакивает над ним. Хорошо, если в этот момент американец не успеет задрать нос своему самолёту и ударить из четырёх пулемётов, которыми вооружён «сейбр».
Появление «сейбров» с форсажной камерой повысило результативность воздушных боёв в пользу американцев. Но это было до тех пор, пока нашим лётчикам удалось «завалить» первого «сейбра» такой модификации.
Обломки «американца» направили в Москву и, к чести нашей авиапромышленности, уже через месяц на вооружение советских частей поступили первые «МиГи», сначала с воздушными тормозными щитками, а чуть позже, с форсажными камерами.
Едва наши лётчики провели несколько воздушных боёв на машинах новой модификации, как на аэродром прибыла внушительная делегация братьев-китайцев, в составе которой было несколько генералов. Китайцы быстро «просекли», что в одинаковой ситуации воздушного боя русский самолёт уходит от «сейбра», а китайский сбивают.
Китайцы не скрывали удивления, осматривая самолёты. На первый взгляд, машины совершенно одинаковые и не понятно, что просить у русских? Ходили и смотрели до тех пор, пока один въедливый китаец не углядел, что у самолётов с форсажной камерой диаметр сопла чуть больше. Он что-то пошептал одному из генералов, тот долго заглядывал самолётам под хвост, потом подошёл к нашему командующему Ивану Никитовичу Кожедубу:
— Дайте нам самолёты, у которых в хвосте больше дырка.
На родных по прошедшей войне «аэрокобрах» в Корее летали австралийские лётчицы. Зачем их послали в Корею, непонятно. С реактивных «МиГов» их можно было бы сбивать, как куропаток. Но наши мужики их не трогали. Пристраивались сбоку и характерными жестами приглашали к нам, показывая, что не прочь заняться с австралийками любовью.
Когда же заморские дамочки начинали злиться, наши отваливали в сторону и уходили прочь.
— Мы ещё увидимся до твоего вылета? — спросил Ковалёв Петру.
— Наверное, не получится. Послезавтра мы вылетаем, а дел ещё много.
— Как видишь, современная история — это история локальных конфликтов. В них так или иначе замешана наша страна. Сразу после второй мировой — Корея, затем арабо-израильские войны, сейчас Вьетнам. Чем дальше от наших границ эти конфликты, тем безопаснее внутри страны. Но в таком противостоянии противник может нанести удар совсем в другом месте. Сейчас наметилось потепление отношений с Францией, и противнику выгодно нанести такой удар, чтобы посеять недоверие между СССР и Францией и разрушить достигнутое. Поэтому заклинаю тебя — будь осторожен. А теперь, до свидания, счастливого пути. И удачи.
Они простились на пересечении улицы Чкалова с улицей Мира. Я смотрел вслед своему другу, такому другу, каких бывает у каждого человека всего один — два на всю долгую или короткую жизнь, пока его силуэт не исчез в вечернем мраке.
— Так вот она какая, Германия! — повторил Петра. — Страна, забравшая у меня отца, заставившая полтора десятилетия выживать в голодной нищете, при которой я мог подорваться при взрыве гранаты, и не подорвался. Мог быть покалеченным случайной пулей из патрона, брошенного в костёр неразумной детской рукой или сорваться в пропасть с вершины Кавказа под непосильной ношей. Утонуть в ледяной горной реке или лишиться руки при стрельбе из «поджига» — самодельного пистолета, пробивающего доску в пятьдесят миллиметров толщиною. Так случилось со многими моими сверстниками. И не видать тогда авиации, и не стать лётчиком.
Лидер группы — вертолёт Ми-6, видимый сверху из-за превышения каждого последующего вертолёта над предыдущим, чтобы не попасть в спутную струю, скорректировал курс на Берлинский аэропорт «Шёнефельд» (в переводе на русский — «красивое поле»), и вся вереница вертолётов, следовавших друг за другом, довернула вслед за ним.
— Я тебе сейчас расскажу случай, который видел на одном из аэродромов, чтобы ты повеселел немножко, — сказал Гарнеев. — Смотрю, сел Ми-6, повернул на рулёжку и катится по ней. А на рулёжке его встречает техник, который должен поставить вертолёт на стоянку. Техник поднял руки и движением ладоней показывает лётчику — давай, мол, на меня. А сам пятится, пятится, и вдруг упирается спиной в столб, на котором закреплён громкоговоритель, оглядывается, видит, что это столб, бочком обходит его и продолжает пятиться, по-прежнему показывая ладонями, давай, мол, на меня.
Петра будто воочию увидел перед собой эту картину. И оба Юрия рассмеялись.
Президент Французской республики Шарль де Голль сидел на пологом лысом склоне холма почти у самой вершины.
Внизу на фоне девственно чистой, ласкающей глаз, зелени, какая бывает только в конце весны, вырисовывались постройки его родовой усадьбы — белый с колоннами дом, гараж, конюшня, другие хозяйственные постройки, чья нарядность подчеркивалась ярко-красной черепицей крыш.
За усадьбой начиналась небольшая рощица, темная зелень которой причудливой линией рисовала горизонт. Редкие прозрачные облака только подчеркивали безграничность пространства.
«Только здесь, уединившись на пару дней, и можно придти в себя и, переосмыслив происходящие в мире события, попытаться найти то решение, предложив которое поведешь развитие своей страны в правильном направлении, — размышлял Президент. — Безусловно, миссия Президента хотя и может удовлетворить тщеславие любого, кто рискнул бы избираться на такую должность, но очень изматывает нервы. Быть все время в центре внимания не только своей великой страны, но и всего мира, следить за каждым своим жестом, шагом, словом, поворотом корпуса, улыбкой. Ни в одной, даже, казалось бы, самой безвыходной ситуации, не показаться растерявшимся, озабоченным, потерявшим самообладание, не дать ни малейшего повода вездесущим газетчикам или телевизионным репортерам застать себя врасплох. Любой твой промах будет для них подобен вожделенной кости, которую они будут грызть месяцами, изобретая такие небылицы, что их трудно даже представить обычному человеку».
