Веллей Патеркул так формулирует принцип, которым руководствовался новоиспеченный трибун: «Предложенное Друзом было как бы приманкой, чтобы, соблазнив толпу меньшим, добиться большего» (П. 13. 2). Он выдвинул серию законопроектов — предложил законы: о выведении колоний; о новых хлебных раздачах (или о снижении цен на хлеб); о передаче комиссий присяжных от всадников сенаторам; о введении в сенат 300 всадников. Этим предполагалось удовлетворить и patres, и всадников, и простонародье (Ливии. Периоха 71; Аппиан. ГВ. I. 35. 156–158; О знаменитых мужах. 66.4).
Самый же смелый свой план Друз пока держал при себе. Речь шла о даровании прав римского гражданства италийским союзникам (Ливии. Периоха 71; Аппиан. ГВ. I. 35. 155; Флор. III. 17. 6; О знаменитых мужах. 66.11). Подобное предложение в свое время погубило карьеру Гая Гракха, и Друз не спешил — чтобы выступать с таким проектом, нужно завоевать непререкаемый авторитет. Для этого требовалось время. Самые влиятельные сторонники трибуна, Скавр и Красе, ратовали за передачу судов присяжных сенаторам и потому поддерживали реформатора. Но они вряд ли согласились бы с планами превращения италийцев в cives Romani[615] — всего за четыре года до этого Красе вместе со Сцеволой издал закон о лишении римского гражданства италийцев, получивших его не по праву. И пока Друз вел тайные совещания с италийцами, очевидно, уговаривая их не торопиться.
Земельный закон был задуман с размахом: речь шла, видимо, о раздаче всех оставшихся общественных земель в Италии и на Сицилии. Реформатору приписывают фразу: «Я не дам возможности другим быть щедрыми, если только они не пожелают переделить небосвод и топи болот» (Флор. III. 17. 6; О знаменитых мужах. 66.5). Речь шла, конечно, о новых «смутьянах» вроде Гракхов и Сатурнина, которые не смогли бы теперь приманивать народ земельными раздачами. По мнению Друза, раздача должна быть произведена от имени верхов, что укрепило бы авторитет власти.[616]
Особенно много споров вызвали проекты судебной реформы и пополнения сената. Patres не желали пускать в свою среду стольких всадников, а те не хотели расставаться с всевластием в комиссиях присяжных (Аппиан. ТВ. I. 35. 159–160; О знаменитых мужах. 66.10). Однако Друза это не остановило. Более того, он добавил к судебному законопроекту еще одну клаузулу: именно сенаторы должны производить следствие по делам о взяточничестве.[617] Трибун объединил все проекты в рамках одного, хотя закон Цецилия — Дидия запрещал это, и поставил их на голосование в комициях (Цицерон. О своем доме. 41).
Однако планам Друза оказали отчаянное сопротивление его враги во главе с консулом того года Луцием Марцием Филиппом и личным врагом трибуна Квинтом Сервилием Цепионом — тем самым, что пытался помешать хлебному закону Сатурнина в 100 году. Филипп в конце 100х годов сам выступал с аграрным законопроектом, заявив, что в Риме нет и двух тысяч состоятельных людей. Впрочем, он легко отказался от своего проекта, а впоследствии хвастался, что добился всех магистратур, не устраивая для народа никаких развлечений — такой же «щедростью», впрочем, будет похваляться и друг Друза Гай Котта (Цицерон. Об обязанностях. П. 59; 73). Что же касается Цепиона, то он также в свое время дружил с будущим трибуном, но потом поссорился с ним по неясным причинам.[618] Любопытно, что в свое время Цепион привлекал Филиппа к суду, хотя, по всей видимости, неудачно {Флор. III. 17. 5). Теперь они забыли о прежней вражде и выступили вместе против ненавистного трибуна.[619] Античные авторы считают, что Цепион выражал интересы всадников, недовольных проектами Друза (Цицерон. Брут. 223; Флор. III. 17. 4). Ученые XIX–XX веков писали то же самое о Филиппе.[620] Однако невозможно себе представить, чтобы гордые нобили пошли в услужение безродным всадникам. Скорее, речь шла просто о совпадении интересов сторон.[621]
Страсти накалялись. Друз будто бы даже угрожал, что сбросит Цепиона с Тарпейской скалы, а Филиппа велел на какоето время бросить в тюрьму. По дороге консулу так сдавили горло, что у того пошла кровь. Издеваясь над чревоугодием Филиппа, Друз съязвил, что это рассол из маринованных тунцов. В конце концов комиции под давлением сторонников Друза, среди которых было множество италийцев, утвердили законопроект (Ливии. Периоха 71; Валерий Максим. IX. 5. 2; Флор. III. 17. 8–9; О знаменитых мужах. 66. 810). Реформатор достиг такого влияния, каким не мог похвастаться ни один из прежних трибунов.[622]
Друз инициировал и еще одну меру — выпуск серебряных монет с примесью 1/s меди (Плиний Старший. XXXIII. 46). Иногда это объясняют нехваткой средств на реализацию хлебного закона,[623] но денег в казне на тот момент хватало.[624] Вероятно, порчей монеты и связанным с ней падением курса Друз хотел уменьшить реальную стоимость долгов, которыми на тот момент были опутаны крупные землевладельцы, прежде всего сенаторы.[625] Впрочем, вполне вероятно, что эта финансовая мера так и осталась на бумаге.[626]
А вот аграрный закон начал претворяться в жизнь. Как следует из надписей, Друз лично принял участие в выводе колоний (Inscr. It. XIII. 3. 74).[627] Плутарх сообщает, что его отец намеренно отказывался от такой деятельности, когда боролся с Гаем Гракхом — он хотел показать свою личную незаинтересованность, тогда как Гракх сам активно участвовал в реализации своих проектов (Гай Гракх. 10.1). Неизвестно, правда, основали ли хоть одну колонию по инициативе Друзастаршего, так что, возможно, ему и участвовать было не в чем. Но он сформулировал принцип, воплощенный в жизнь другими. Впоследствии Цицерон скажет: заботишься о народе — докажи, что не для себя (Об аграрном законе. П. 22). Если политик заботился о знати, тогда ему свою честность доказывать нобилям, разумеется, не требовалось. Друз же младший показал, что принципы — принципами, а жизнь — жизнью.
Однако Луций Филипп не унимался. Он призывал сенат выступить против законов Друза, которые были приняты с применением насилия и вопреки закону Цецилия — Дидия. Но большинство patres проявляло колебания и нерешительность.[628] В ярости Филипп заявил, что ему придется поискать другой сенат, поскольку с нынешним управлять государством невозможно. 13 сентября Друз созвал patres — видимо, чтобы осудить наглое заявление консула. Единомышленник трибуна Луций Лициний Красе обрушился на Филиппа с упреками — оскорблено достоинство сената! Тот пригрозил ему штрафом. Тогда Красе, один из лучших ораторов своего времени, выступил со страстной речью против Филиппа: «Не имущество мое надо тебе урезать, если хочешь усмирить Красса: язык мой тебе надо для этого отрезать! Но даже будь он вырван, само дыхание мое восславит мою свободу и опровергнет твой произвол!» Говорили, что консул направил к оратору ликтора, чтобы тот утихомирил его, но Красе, отстранив ликтора, бросил в лицо Филиппу: «Ты для меня не консул, раз я для тебя не сенатор!» Однако речь отняла у оратора слишком много сил, что привело к тяжелой болезни (или обострило ее), и через неделю он скончался. Трибунреформатор лишился одного из самых влиятельных союзников (Цицерон. Об ораторе. III. 1–7; Валерий Максим. VI. 2. 2).[629]
