незнакомой, просто потому, что так заведено.
А был еще и прекрасный парк Аламеда, простиравшийся среди района на несколько кварталов, от Несауалькойотля и Дворца изящных искусств. Иногда я выходила из отеля на восходе и ехала на автобусе до центра города, только чтобы там погулять. Я бы очень хотела увидеть Аламеду в изумительном лунном свете, но слышала, что одиноким женщинам лучше не показываться на улицах Мехико с наступлением темноты, поэтому первые дни вечерами сидела за «Войной и миром» – раньше у меня до этой книги не доходили руки.
Выйдя из автобуса около Дворца изящных искусств, я втягивала чистые запахи мокрых кустов, утреннего цветения и прекрасных нежных деревьев. У входа в парк я покупала пан-дульсе у парнишки-разносчика, что проезжал мимо на велосипеде, аккуратно удерживая на голове огромное сомбреро, до самых загнутых полей заваленное вкуснейшими булочками, еще хранившими тепло материнской печи.
Парковые дорожки, по которым в обеденный перерыв прогуливались работники из окрестных зданий, совершая свою обычную пасео, обрамлялись мраморными статуями. Больше других мне полюбилась юная обнаженная девушка из бежевого камня, приветствующая восход: стоя на коленях, она склонилась и опустила голову. Пока я бродила в благоуханной тишине утренней Аламеды, шум дорожного движения поблизости усиливался, но доносился приглушенно, и я распускалась, точно какой-то крупный цветок, и коленопреклоненная каменная девушка словно оживала и поднимала голову, подставляя лицо солнцу. Вступая в утреннее течение проспекта, я ощущала себя осиянной красотой и светом парка, и женщина, раздувающая на перекрестке угли в жаровне, отвечала мне улыбкой.
Именно в те первые несколько недель в Мехико я наконец избавилась от своей вечной привычки смотреть на улице под ноги. Так много хотелось увидеть, так много интересных и открытых лиц хотелось прочесть, что я стала учиться ходить с задранной головой, и как же приятно было чувствовать жар солнца. Куда бы я ни шла, везде навстречу мне попадались лица разных оттенков коричневого, и мой собственный цвет, столь многократно отраженный в уличной толпе, словно заверял мое существование, такое новое и такое волнующее. Прежде я никогда не чувствовала себя видимой и не знала, как мне этого не хватало.
Я не завела в Мехико друзей, хотя и довольно мило болтала на полуанглийском-полуиспанском с горничной – о погоде, моей одежде и биде; с сеньорой, у которой каждый вечер брала на ужин два горячих тамале, обернутых листьями кукурузы, и бутылку молока с синей этикеткой; и с дневным дежурным небольшого отеля второго класса, где находилась моя крохотная комнатка.
В конце первой недели я отправилась в новый, испещренный мозаиками университетский городок и записалась на два курса: по истории и этнологии Мексики и по фольклору. Я подумывала найти другое жилье, подешевле и более или менее постоянное. Хотя готовая еда, которую я покупала на улицах, была недорогой, невозможность готовить сильно подрывала мой небольшой бюджет. Да и рацион получался изрядно ограниченным: ела я только то, что точно не вызвало бы понос – главную проблему для туристов в Мехико.
Однажды после двух недель исследования города я поехала на автобусе на юг в Куэрнаваку, чтобы повидать Фриду Мэтьюс и ее маленькую дочку Тэмми. О ней мне рассказала подруга Реи, которая вместе с Фридой работала медсестрой в интербригаде Линкольна во время Гражданской войны в Испании. Я насмотрелась на музеи и пирамиды, наслонялась по улицам и в целом утолила свое любопытство и жажду новых ощущений. И теперь, когда я всё больше чувствовала себя как дома, у меня появилась потребность пообщаться с кем-то на английском. К тому же до университетских занятий оставалась еще неделя.
Куэрнавака – полный садов город на юге, в долине Морелос, в семидесяти километрах от Мехико, стоящий ниже уровня моря.
Когда я позвонила, Фрида тепло меня приветствовала и сразу же пригласила в Куэрнаваку на целый день. Они с Тэмми обещали встретить меня у автобуса. Там оказалось теплее и солнечнее, чем в Мехико, и обстановка в центре города была более расслабленной.
Едва автобус подъехал к площади, я углядела высокую блондинку-американку и загорелую улыбающуюся девочку рядом с ней. Фрида выглядела точно так же, как и звучала по телефону: спокойная, умная, прямая женщина чуть за сорок. Фрида и Тэмми прожили в Куэрнаваке уже девять лет, и Фрида всегда радовалась новостям из ее родного Нью-Йорка. «Рынок на улице Эссекс еще открыт? А писатели чем заняты?»
Всё утро мы проболтали об общих знакомых, а потом бродили по рынкам на Герреро, закупая продукты на ужин – их Тэмми отнесла домой, чтобы домработница принялась за готовку. Сидя за столиком в уличном кафе, что занимало угол городской площади, мы пили пенистый кафе-кон-лече [13]. Прогуливающиеся музыканты мариачи настраивали гитары под послеобеденным солнцем, а чамакито, уличные беспризорники, обступили нас, выпрашивая монетку-другую, а когда Тэмми что-то бойко ответила им на испанском, разбежались, заливаясь смехом. Вскоре к нашему столу устремились другие американцы, все белые и в основном женщины, чтобы познакомиться с новенькой. Фрида меня им представляла, и радушные приветствия потекли рекой.
После дня, проведенного в беззаботной красоте Куэрнаваки, в беспечной компании Фриды и ее друзей, она недолго уговаривала меня остаться. Да и мне хотелось подыскать жилье дешевле отеля «Фортин». Фрида убедила меня, что добраться в университет будет легче легкого. Многие жители Куэрнаваки работали в Мехико, и проезд на автобусе или маршрутном такси стоил недорого.
– Мне кажется, здесь ты будешь счастливей, чем в Мехико, – сказала Фрида. – Тут гораздо спокойней. Думаю, сможешь снять домик в жилом комплексе на Гумбольдта, двадцать четыре, – там вполне симпатично.
Двенадцатилетняя Тэмми тем более была счастлива видеть в городе кого-то ближе к ней по возрасту, чем Фрида и ее друзья.
– А Хесус поможет тебе перевести вещи из Мехико, – добавила Фрида. На деньги, полученные при разводе, она купила небольшую ферму в Тепоцотлане, небольшой деревушке выше в горах. Хесус управлял фермой, объяснила она. Они были любовниками. – Но сейчас всё изменилось, – быстро проговорила Фрида, когда Тэмми позвала нас с крыльца посмотреть на ее патогансо – утку, настолько крупную, что запросто могла сойти за гуся.
В тот же вечер я пошла смотреть домик в жилом комплексе.
Я была открыта всему. Куэрнавака казалась подарком. В доме имелась большая комната с огромными окнами и видом на горы, ванная, кухня и крошечная обеденная ниша. Мой собственный домик с деревьями, цветами и кустами вокруг тропинки, ведущей к моей собственной двери, куда никто не смог бы зайти без моего приглашения. На этом фоне полуторачасовая поездка по горам, чтобы успеть на занятие, начинающееся в восемь
