«Я почти ничего не делаю, я сижу, и все дефилируют передо мной. Мне поют арии, которые я любила».
Одновременно с опереттой она собиралась выпустить новые духи, которые, как и оперетту, хотела назвать «Коко». Она говорила:
— Я их сделала лет двадцать назад и теперь снова нашла.
Она дала мне понюхать свой платок:
— Как вы их находите?
— Очень свежие.
— И устойчивые! — сказала она. — Теперь уже не делают таких духов. Это мои духи. Зачем же мне им их отдавать?
Она подсчитывала прибыль от новых духов, раскупавшихся так же хорошо, как «№ 5», которую она ни с кем не делила. В последние годы жизни мысль о том, что кто-то может извлечь из нее выгоду, стала для нее невыносимой. «Меня эксплуатируют, я превратилась в предмет», — ворчала она.
Она отказывалась подписывать бумаги, всех обвиняла, в том числе и по поводу оперетты. Вдруг стала подозревать всех на свете, вплоть до тренера своих лошадей, предложившего разделить расходы на их содержание. Почему вдруг? У него непременно была какая-то задняя мысль:
— Я отправила в Англию кобылу, чтобы случить ее там. Она принесла двух жеребят, один из которых, несомненно, был очень хорош, так как мне сразу же предложили его продать. Почему я должна уступить ему половину?
— Он выиграет вам «Гран-при»!
— Он ничего не заплатил за перевозку кобылы в Англию, куда ее отправляли два раза. Мне это каждый раз стоило миллион, скорее, два миллиона, так как я платила фунтами.
Так как я платила фунтами. Явно неотразимый аргумент, чтобы удвоить цену. В конце концов она рассмеялась. Это было не серьезно:
«Я научилась быть осторожной. Я вынуждена защищать себя сама, совсем одна. А жизнь нынче такая жестокая! Когда я вижу, что сегодня занимает молодых людей! Если бы я родилась в такое время, думаю, покончила бы с собой. Нет! Я этого не думаю, потому что благоразумна, рассудительна. Если бы я родилась в эту эпоху, то была бы другой. Но как все это легкомысленно. Мы были молоды, но не легкомысленны».
Зачем ехать в Нью-Йорк? Она говорила:
«Это так сложно — путешествовать. Всюду так много людей. Свои лучшие путешествия я совершаю лежа на диване».
Меня больше не пригласят на роль звезды. На рю Камбон она была королевой Одиночества.
Что такое заговор против трона? В то время как внешне никто не оспаривал правления Коко Домом, втайне готовили ее отстранение от власти. Мода уéуé вскружила головы модельерам. Так как Коко безусловно ее отвергала, задумали выжить ее. Никогда в прессе не говорили о заговоре против Коко Шанель, который она уничтожила в зародыше.
Когда Лилу Грюмбах спрашивали, в чем именно заключались ее функции у Мадемуазель Шанель, она, смеясь, отвечала, что очень хотела бы, чтобы ей их кто-нибудь уточнил. Никто не проводил так много времени с Коко, как она, в последние шесть-семь лет ее жизни. Я познакомился с Лилу через ее брата, Кристиана Маркана (друга Вадима), одного из экзистенциалистов, бывавших в «Табу». Я помог его театральному дебюту под руководством Мишеля де Ре[288] в спектакле, который частично финансировал. Чтобы его поставить в 1946 или 1947 году, необходимо было 90 000 франков. Я дал третью часть, вторую треть — Эрвэ Милль. Мы надеялись, что остальное внесет один бельгийский миллиардер, который никак не решался раскошелиться.
— Это безумная затея! — стонал он.
— Но посмотрите на лица юношей и девушек, которые там играют. Вы не находите, что в них что-то есть?
Это был Вадим, это была Жюльетт Греко.
Чтобы подтолкнуть его, я внес его часть, которую он мне потом возместил. Бедняга, колоссально богатый, он умер один в номере отеля, не унеся с собой денег, которыми не умел распоряжаться.
В основном у Шанель Лилу Грюмбах занималась прессой и рекламой под контролем Коко, а это означало, что ей мало что приходилось делать, но она должна была постоянно присутствовать в Доме, чтобы слушать Коко, завтракать с ней, вечером провожать ее в «Риц», а по утрам приходить туда за ней. Коко не могла обойтись без Лилу. И тем не менее постоянно ее изгоняла.
— Кончено, — говорила она, — я не хочу терпеть любителей. Никто больше не умеет работать. А в Доме Шанель главное — работа.
Даже сама Лилу не могла сосчитать, сколько раз она уходила и возвращалась.
Вторая половина дня после представления зимней коллекции 1968 года.
Манекенщицы демонстрировали модели клиенткам — их было около двадцати, — когда удивленная Лилу заметила маляра в рабочей одежде, в куртке и брюках из белого холста, который спокойно поднимался по зеркальной лестнице, держа банку с красками в одной руке и кисти в другой. Что он тут делает?
Лилу была озадачена. Маляр пересек салон, пройдя мимо ошеломленных манекенщиц и, подойдя к стене в глубине комнаты, буквально вошел в нее, подобно «человеку, проходящему через стены»[289].
На самом деле оказалось: прорубили дверь, чтобы сделать проход в соседний дом, где дирекция компании «Духи Шанель и Духи Буржуа» поместила молодого модельера. Речь уже шла не о том, чтобы подготовить преемника Мадемуазель Шанель, а о том, чтобы ее обойти.
Кризис можно было предугадать. В деловом плане положение Шанель оставалось прочным. Почти во всем мире женщины, имеющие деньги, оставались верны стилю Шанель.
— Мы меньше отказываемся от заказов, чем обычно, — признавалась Коко.
Все то же искусство understatement. В ателье работа шла полным ходом. Если бы в «Рице», в отеле «Георг V», развлечения ради, сравнить количество шанель с костюмами из остальных Домов, рассудительные биржевики не снизили бы курса акций. Повторяю, с Шанель дела обстояли хорошо. Но на рынке появлялись новые ценности. Шанель уже не была единственной в мире моды, жадном до новизны.
В течение многих лет, обедая в городе, Шанель видела только Шанель. Теперь их стало меньше. Чтобы принять ее, хозяйка дома велела горничной укоротить свой туалет от Шанель. Но тем не менее надо было улыбаться и пожимать протянутую руку.
— Если бы у меня были такие колени, я бы их не показывала, — вздыхала Коко.
Она страдала. Никто лучше ее не чувствовал, куда дует ветер. А дул он не в ее сторону.
Но это! Случайно обнаружить, что ваши друзья, ваши компаньоны, люди, которым вы сделали состояние, не только перестали верить в вас, но и работают против вас. Тайно.
Коко провела меня через пролом в стене, чтобы показать свое города подкоп, который на фронте роют солдаты под непреступной траншеей противника: огромное ателье со столиками для швейных машин, застекленными кабинками для примерок, кабинет для «мэтра», нанятого, чтобы вытеснить ее и поставлять всем, кто пожелает, миниюбизированную Шанель.
