Ажаев вынужден был писать установочные статьи в «Литературной газете». Однако писатели с этим не смирились. 23 декабря 1954 года в «Литературной газете» появилась «Реплика товарищу Ажаеву», подписанная В. Кавериным, Э. Казакевичем, С. Щипачёвым и другими.
Надо сказать, что больше в директивном тоне Ажаев не писал.
Через много лет после прославившего его романа Ажаев пишет новый роман «Вагон». Предлагает его журналу «Дружба народов». На дворе 1964 год. Роман написан в форме рассказа героя о своей судьбе и судьбах своих товарищах – трагических судьбах строителей метрополитена. Осенью сняли Хрущёва. И «Дружба народов» отказывается печатать роман.
И всё же та же «Дружба народов» напечатала «Вагон». Но в 1988 году. Через двадцать лет после смерти автора, который скончался 27 апреля 1968 года.
* * *
Инна Иналовна Кашежева (родилась 12 февраля 1944 года) впервые напечаталась со стихами в шестнадцать лет в журнале «Юность». В 18 лет в 1962 году в Нальчике выпустила первую книжку стихов «Вольный аул». Начало было настолько ошеломительным, что через несколько лет к юной девочке в очередь выстраивались известные композиторы, желавшие писать песни на её стихи.
Вот – история, рассказанная журналистом:
«Однажды Инна Кашежева, придя к Островскому, застала композитора в глубоком раздумье.
– Как вы относитесь к импрессионистам? – неожиданно спросил он.
– Они мне нравятся, – ответила Инна. – В них много чувства, настроения, красочности.
– Да, пожалуй, – согласился Островский. – В музыке импрессионизм – это своеобразная звуковая живопись. Давайте, Инна, напишем несколько песен в стиле музыки Дебюсси и Равеля. Что-нибудь в неярких тонах, как в картинах Ренуара или Моне… Песни-пейзажи в полутонах…
Инна согласилась. Так началась работа над этим совершенно новым для стиля и всего творческого облика композитора циклом. Его так и назвали – «Полутона». Задуман он был из шести песен. Закончить удалось только три.
В этих песнях много печали и грусти. В них глубина чувства, мысли и предельная искренность. Как только началась работа над циклом, Островский пригласил Эдуарда Хиля. По существу, Эдуард Хиль стал третьим соавтором «Полутонов» и первым исполнителем».
Не только Островский. Флярковский, Мартынов, Колкер, Саульский, Рубашевский, Блантер, Я. Френкель…
В очень короткое время песни Кашежевой стали популярными у тогдашней молодёжи.
И её стихи.
Мои друзья уже постарше
отцов, вернувшихся с войны.
Чем я иду по жизни дальше,
тем больше мне они нужны.
Свела судьба нас, а не случай,
свела и силу мне дала.
Мои друзья других не лучше,
но ведь они – мои друзья.
Ко мне друзья приходят редко,
уж так диктует бытиё.
Но помню их, как помнит ветка
большое дерево своё.
Порой беды колючий ветер
влетит ко мне… Но знаю я:
они живут на белом свете,
мои друзья. Мои друзья!
И дружба вновь легко и смело
беды отводит остриё.
О, только б вечно зеленело
большое дерево моё!
А потом её как подменили. Редко появлялась в концертных залах. Редко ездила в командировки. Стала намного реже печататься.
Сыграл ли этом роль алкоголь, о чём настойчиво твердили знатоки? Не знаю. Мне пьяной Инну Кашежеву видеть не довелось.
Знаю, что у неё была Наташа, которую она называла сестрой. И вот – как навалилось. Один за другим ушли родители. В автокатастрофе она ломает ноги. А ещё через короткое время умирает от рака Наташа.
О смерти Инны Кашежевой сообщила дочь Наташи Маша. Инна умерла 14 мая 2000 года, а Маша объявила об этом через неделю, сказав, что выполняет желание покойной, которая никого не хотела видеть на своих похоронах. Грустно.
* * *
Ну, что ж. Можно сказать, что Семён Петрович Гудзенко напророчил себе, написав: «Мы не от старости умрём, / От старых ран умрём».
Он получил тяжелейшее ранение в 1942-м. В 1944-м выпустил книгу «Однополчане», в 1945 – «Стихи и баллады», в 1947 «После марша», в 1948 «Битва». Он спешил писать, спешил издаваться, потому что старые раны всё время напоминали о себе, становясь смертельными.
В последние месяцы жизни, он не мог уже писать сам. Диктовал стихи, диктовал правку. Умер 12 февраля 1953 года в 30 лет: родился 5 марта 1922-го.
Я в гарнизонном клубе за Карпатами
читал об отступлении, читал
о том, как над убитыми солдатами
не ангел смерти, а комбат рыдал.
И слушали меня, как только слушают
друг друга люди взвода одного.
И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.
У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.
И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесённая, одна,
суровая моя и откровенная,
далекая провинция – Война…
Николай Иванович Гнедич (родился 13 февраля 1784 года) наиболее известен своим переводом «Илиады». Пушкину приписывают два ровно противоположенных отзыва на этот труд:
Крив был Гнедич-поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
И:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
Пушкин был великим озорником. Несомненно, ему захотелось обыграть одноглазие Гнедича, взявшегося за перевод слепого Гомера. И он это обыграл. Но устыдился содеянного: перевод, судя по всему, ему восхитил. Отсюда – второй отзыв, даже своей музыкальностью показывающий, как искренен здесь Пушкин.
Гнедич писал и оригинальные стихи. Был в 1811 году избран в члены Российской Академии, назначен библиотекарем публичной библиотеки, где заведовал отделением греческих книг.
Гнедич великолепно перевёл простонародные древнегреческие песни.
Он был не первым из русских поэтов, кто брался переводить «Илиаду». До него «Илиада» была дважды переведена прозой. А в 1787 году были напечатаны первые шесть песен эпопеи, которые Ермил Козлов перевёл александрийским стихом.
Гнедич решил продолжить Козлова, напечатал в 1807 году седьмую песнь, которую перевёл тем же александрийским стихом. Однако в 1813 году, когда Гнедич дописывал уже одиннадцатую песнь, к нему с письмом обратился С.С. Уваров, доказывающий превосходство гекзаметра над александрийским стихом. Завязалась полемика. Дело в том, что в русском стихе гекзаметр до сих пор использовал только Тредиаковский, а стих этого поэта, по мнению, например, В.В. Капниста или А.Ф. Воейкова, был лишён гармонии. Пока шёл спор, Гнедич вернулся к началу, перевёл «Илиаду» гекзаметром и продолжил переводить её именно этим стихотворным размером.
