Вскоре из Рима прибыли военные трибуны, которые должны были передать армию под командование Мария, предварительно отстранив Суллу. Однако трибунов ожидала печальная участь – разъяренные солдаты побили их камнями.[788] Их кровь стала доказательством преданности сулланских воинов своему императору. Как видим, «опыт» с Альбином, безнаказанно убитым в предыдущем году, не прошел даром.[789] Но почему с прибытием трибунов мятеж не прекратился? Ведь стало ясно, что легионеров Суллы не заменят ветеранами Мария, так что бояться было нечего. Однако все не так просто. Марий мог чуть позже заменить сулланских центурионов на своих собственных.[790] Центурионам Суллы это, естественно, не понравилось бы. А именно они держали в руках армию[791] и, надо думать, настроили подчиненных соответствующим образом. Им достаточно было указать, что Марий, в отличие от их собственного командующего, любит строгую дисциплину. С ветеранами Суллы он уж конечно церемониться не будет, напротив, не откажет себе в удовольствии покуражиться над ними – его тяжелый нрав всем известен. А вдруг он не отдаст им на разграбление города Азии? Позаботится ли он, чтобы им после войны дали землю, как он добился того в свое время для собственных солдат?[792] Cловом, причин опасаться Мария у воинов Суллы хватало.[793]
Тем временем находившийся при войске прорицатель Гай Постумий – тот самый, что предсказал победу под Нолой, – принес жертвы и, если верить Плутарху (то есть, очевидно, мемуарам Суллы),[794] объявил: пусть-де его держат связанным до сражения, а если Сулла не добьется успеха, казнят – настолько очевидно жертвы говорили о грядущей победе консула.[795] Горевшие ненавистью легионы начали марш на Рим.[796] Если о раздумьях Цезаря на берегу Рубикона рассказывали многие,[797] но не он сам, то с Суллой получилось наоборот – кроме как от него, мы ни от кого не слышим о его сомнениях. Скорее всего, это рисовка мемуариста.[798] Не произнося никаких исторических фраз вроде «жребий брошен»[799] и явно не испытывая особых колебаний, он двинул войска на Вечный город. Правда, высшие офицеры, за исключением одного квестора,[800] покинули Суллу и отбыли в Рим – они не могли не понимать, что последний совершает беззаконие еще большее, чем его враги. Это означало неминуемое унижение сената, авторитет которого в глазах большинства нобилей стоял еще высоко – они сами и их родственники входили в его состав или собирались попасть туда. Да и вообще «нестандартность» действий Суллы пугала их. Его же самого уход почти всех высших офицеров не остановил и решения идти на Рим не изменил.[801] К тому же его действия одобрил коллега по консулату, Квинт Помпеи Руф[802] – очевидно, не только в силу родственных отношений, но и из желания отомстить за смерть сына от рук людей Мария и Сульпиция.
Узнав о случившемся, перепуганный сенат выслал навстречу легионам Суллы преторов Марка Юния Брута и Сервилия (Плутарх. Сулла. 9.3). Согласно Аппиану, преторы спросили,[803] для чего консул идет на Рим. Тот отвечал, что собирается избавить родину от тиранов (ГВ. I. 57. 254) – ведь Сульпиций и Марий учинили произвол на улицах Рима и силой заставили народное собрание принять угодные им законы. Воины осыпали преторов градом оскорблений, сорвали с них тоги и сломали фасции (пучки розог с воткнутыми в них топорами) – знаки их власти (Плутарх. Сулла. 9.4).[804] Командующий и не подумал вмешаться и не вынес солдатам хотя бы словесного порицания.
Ночью, как пишет Плутарх, Сулла увидел во сне каппадокийскую богиню – это была «то ли Луна, то ли Минерва, то ли Беллона.[805] Сулле снилось, будто богиня, представ перед ним, протягивает ему молнию и, называя по имени каждого из его врагов, повелевает поразить их, и, пораженные молнией, они падают и исчезают» (Сулла. 9.8). Вполне возможно, что так оно и было – ведь сны отражают помыслы человека, а кто усомнится в намерении Суллы истребить своих врагов! Так или иначе, он продолжил марш на Рим.
Сульпиций и Марий, очевидно, не ожидали такого поворота событий. Конечно, они сами совершили незаконные действия, но насилия на улицах Вечного города уже совершались не раз, а вот поход на Рим римских же легионов был делом неслыханным. Плутарх пишет, что марианцы перебили многих сторонников Суллы (Марий. 35.7; Сулла. 9.1), но это скорее всего выдумка, призванная оправдать действия мятежного консула.[806] Они лихорадочно готовились отразить удар войск Суллы, но вряд ли кто-то сомневался, на чьей стороне в случае столкновения будет победа. Сенат, явно не питавший симпатий к новым господам Рима, в то же время еще меньше хотел, чтобы в город ворвались солдаты Суллы, а потому вновь направил к нему послов. Встреча произошла, видимо, у пересечения Латинской и Лабиканской дорог, примерно в 25 километрах от Рима.[807] Эмиссары сената обратились к консулам с просьбой подождать с наступлением и не устраивать лагерь ближе, чем в 40 стадиях от города,[808] а тем временем будет восстановлена справедливость. Аппиан уверяет, что это было вызвано желанием Мария и Сульпиция потянуть время и лучше подготовиться к обороне (ГВ. I. 57. 255), но и тут наверняка мы имеем дело с очередным домыслом: подготовиться к отражению атаки опытных воинов Суллы простая отсрочка не помогла бы. Требовалось выставить равноценную им армию, о чем речи, разумеется, не шло. А вот договоренность с консулами позволила бы избежать крупных неприятностей.
Но Сулла и Помпеи были полны решимости идти до конца и, на словах пообещав не двигаться дальше, в действительности немедленно продолжили наступление (Плутарх. Сулла. 9.10; Аппиан. ГВ. I. 57. 256). Чтобы оправдать такое вероломство, они, видимо, и ссылались на то, будто переговоры – лишь уловка Мария и Сульпиция. Сулла отправил вперед своих офицеров Луция Басила и Гая Муммия, которые овладели Эсквилинскими воротами и стеной рядом с ними (Помпеи Руф тем временем захватил Коллинские ворота). «Хотя отряд Басила, ворвавшись в Город, стал одолевать врага, многочисленная толпа безоружного народа остановила его продвижение и оттеснила назад к стене» (Плутарх. Сулла. 9.11). Тем временем подошли наспех собранные отряды Мария и Сульпиция, навстречу которым вышли воины Суллы. Здесь, у Эсквилинского форума,[809] в первый и последний раз скрестили оружие лучшие полководцы Рима – «уже не как во время распри, но по правилам войны – под звуки труб, со знаменами впереди» (Аппиан. ГВ. I. 58. 259). «Гражданская война приобрела характер войны против внешнего врага».[810] А внешнему врагу римляне пощады не давали…
