Законопроекты вызвали бурю возмущения – по-видимому, сенаторов с долгами на тысячи денариев было немало,[769] но главное – Рим мог лишиться последнего преимущества перед италийцами, которые теперь заполонили бы старые трибы и стали принимать угодные им решения, не считаясь с «природными» римлянами. Недруги трибуна уверяли, будто он продавал вольноотпущенникам и пришлым права римского гражданства. Говорили, что он называет 600 своих приверженцев из числа всадников «антисенатом» – в пику сенату настоящему.
Среди противников предложенных нововведений оказались и оба консула. Желая сорвать принятие упомянутых законов, они объявили неприсутственные дни. Сульпиция это не остановило. Он ежедневно выступал на народных сходках[770] и в конце концов заявил протест, считая объявление неприсутственных дней незаконным и требуя поставить свои законопроекты на обсуждение. Сулла и Помпеи Руф, естественно, отказались. И тогда трибун решил опробовать метод, давший нужные результаты во время консульских выборов на 88 год. Плутарх пишет, что Сульпиций окружил себя тремя тысячами телохранителей, вооруженных мечами, и вот теперь эти люди принялись за дело: они окружили консулов и стали угрожать им расправой, если те не отменят неприсутственные дни. Начались кровавые схватки между сторонниками и противниками законопроектов Сульпиция. Вполне возможно, что тот воспринял противодействие Суллы и Помпея Руфа как черную неблагодарность – ведь совсем недавно он помешал Цезарю Страбону стать консулом в обход закона и тем помог победить на выборах Сулле и Помпею Руфу.[771] Они же в ответ мешают ему проводить в жизнь законы, которые к тому же их самих никак не затрагивают. В одной из стычек погиб сын Помпея Руфа, выступивший, согласно Аппиану, с речью против предложений трибуна.
Что же касается Суллы, то он укрылся… в доме Мария.[772] Говорили, будто он вбежал туда неожиданно для преследователей, сам же он писал в воспоминаниях, что его отвели туда под конвоем для разговора с Марием.[773] Однако вполне вероятно, что Сулла укрылся у старого полководца по собственной воле – конечно, между ними бывали трения, но, в конце концов, они прослужили вместе не один год, да и не Марий ли вывел его в люди? Может, Сулла надеялся убедить своего бывшего начальника вмешаться и положить конец безобразиям[774] – ведь отступился же тот двенадцать лет назад от бунтовщика Сатурнина. О сговоре между Марием и Сульпицием консул и не подозревал. Можно себе представить его удивление, когда он узнал о нем; во всяком случае, когда Сулла вышел оттуда, он отменил неприсутственные дни (Плутарх. Марий. 35.2–4; Сулла. 8. 6–7; Annum. ГВ. I. 55–56; Беллей Патеркул. П. 18. 5; Ливии. Эпитома 77 и др.). По-видимому, победитель кимвров дал понять своему бывшему подчиненному, что лучше не упорствовать. Тому пришлось подчиниться, и Помпею Руфу ничего не оставалось, как последовать его примеру. Злые языки (уж не сам ли Сулла?) уверяли, будто Сульпиций лишил Помпея консульской власти, на что не имел никакого права (Плутарх. Сулла. 8.8). Однако всерьез воспринимать эти слухи не приходится, учитывая, что о них сообщает только Плутарх, да и то в одной лишь биографии Суллы, в данном случае основывавшейся на далеко не беспристрастных мемуарах диктатора. Если бы такой беспрецедентный случай действительно имел место, то можно не сомневаться, что другие источники о нем не умолчали бы.[775]
Между тем Сульпиций поспешил воспользоваться отменой неприсутственных дней и провел в комициях свои законопроекты. Но к ним прибавился еще один, ради которого, по словам Аппиана, будто бы все и затевалось – закон о передаче командования в войне с Митридатом Марию, под чье начало должна была перейти армия Суллы (ГВ. I. 56. 249). После бурных событий предшествующих дней уже не имело значения, что подобные назначения – прерогатива сената, а не комиций,[776] и что Марий не занимает какой-либо должности, которая позволила бы ему принять командование.[777] Однако это обстоятельство обошли – по всей видимости, победитель кимвров и Югурты получил полномочия проконсула.[778] Говорить о законности сего решения также не приходится, но кто думал о законах после кровопролития на улицах Рима?
Случившееся показало, кто стоял за спиной Сульпиция. Античные авторы уверяли, что сговор между полководцем и плебейским трибуном существовал с самого начала (так же считают и современные исследователи). Кое-кто даже писал, будто законопроект о передаче руководства походом против Митридата был также внесен изначально (Ливии. Эпитома 77; Беллей Патеркул. П. 18. 5; Плутарх. Сулла. 8.5).[779] Однако все эти авторы явно находятся под влиянием мемуаров Суллы, да и изложение их довольно сумбурно.[780] Истинная картина представляется иной: Сульпиций предложил свои законопроекты, однако натолкнулся на сопротивление консулов. Вот тут-то он и вступил в союз с Марием,[781] который мобилизовал своих сторонников и помог трибуну добиться своего силой.[782] Однако в награду старый полководец, по-видимому, потребовал провести закон о передаче ему командования на Востоке.[783] Теперь он мог вернуть себе прежнее положение и снискать новые лавры.
Для самого же Суллы это была катастрофа – все надежды на блестящее будущее рушились. Можно себе представить, какая ярость охватила его. Он с таким трудом достиг славы и почета, добился консулата, о котором и не мечтали его отец, дед, прадед, прославил себя громкими победами, и вот теперь, когда он стоит на пороге величайшего свершения, выживший из ума старик, которому мало шести консулатов и двух триумфов, хочет отнять у него законный трофей, как отнял в свое время у Метелла![784] А с ним еще наглый трибун, возомнивший себя новым Гракхом или Сатурнином. Однако он, как видно, забыл, чем кончили эти смутьяны. Ну что ж, придется напомнить ему о не столь давнем прошлом…
Сулла поспешил к своей армии в Кампании, где догорали последние очаги Союзнической войны. Его легионы осаждали непокорную Нолу, когда-то оказавшуюся неприступной для Ганнибала; штаб-квартира этих войск находилась в Капуе, куда и прибыл ее командующий (Аппиан. ТВ. I. 56. 248).[785] Он созвал воинов на сходку и произнес перед ними подстрекательскую речь. Консул обличал Мария и Сульпиция, которые силой провели в народном собрании законопроект о лишении его руководства армией и тем самым совершили беззаконие в отношении его, консула, высшего магистрата Республики; пострадала его dignitas, достоинство римского аристократа. Но самое главное – Марий наверняка наберет армию для войны с Митридатом из своих ветеранов, и именно им, а не солдатам Суллы достанутся слава и добыча.[786] Как показали последующие события, Сулла лгал, но мог ли он быть уверен, что разговоры о беззакониях произведут на его воинов должное впечатление и что они пойдут за ним на Рим? А вот перспектива остаться без добычи в не такой уж сложной, как казалось, кампании против понтийцев – это совсем другое дело.[787] Неудивительно, что легионеры криками выразили поддержку своему полководцу и потребовали вести их на Рим (Аппиан. ГВ. I. 57. 250–252).
