у нас водилось, Наоми и Дженевьев, умерших в пятнадцать лет, духи этих почивших девочек словно поднимались из земли, благословляя нас, а потом исчезали. Казалось, это особенное, жуткое одиночество наконец отступало.
Мы снова и снова занимались любовью – прервались лишь, чтобы включить свет, когда сошли сумерки, и покормить кошку. Солнце опустилось, курился пар, и вся комната будто бы загоралась от запаха наших тел.
На каждую тайну Мюриэл у меня находилась своя, и схожесть нашего одиночества, как и наших мечтаний, убедила нас в том, что мы созданы друг для друга.
5 января 1955 года
Я повернулась и приподнялась на локте, посмотрела на сладкую ото сна щеку и растрепанные волосы женщины, что лежала спиной ко мне, подложив руку под голову. Я наклонилась поцеловать завиток подле ее уха и медленно прошлась языком по темным волосам на затылке к плечам, укрытым простынями.
Вздохнув, Мюриэл с неспешной улыбкой приоткрыла один глаз, пока я приближалась, нашептывая, к ее уху.
– В Вест-Индии это называется поднимать свое зандали.
Потом, прямо из постели, я позвонила миссис Гудрич, пока Мюриэл дремала рядом. Я объяснила, что заболела и не смогу прийти на работу. В последний день перед праздниками миссис Гудрич предупредила весь отдел, чтобы таких «болезней» не случалось ни при каких обстоятельствах.
Она уволила меня тут же.
Рея получала достаточно намеков о том, что у меня отношения с женщинами. Она видела, как разворачивалась моя мелодрама с Беа. Но со стороны могло показаться, будто Рея не знает о моей гомосексуальности, а напрямую я об этом ей не говорила. Гомосексуальность в тот момент не соответствовала генеральной линии партии, поэтому Рея считала ее «плохой», а ее одобрение было для меня важно. Негласно мы так или иначе решили никогда не ссылаться на то, что по сути было главным ориентиром моей жизни, на отношения с этими «подругами», которых Рея всегда называла «твои девушки с клевыми голосами».
Мы с Реей любили друг друга, но она бы пришла в ужас от мысли, что наша любовь может стать физической.
К счастью – или, возможно, из-за ее отношения к этому вопросу, – меня никогда не влекло к ней телесно. Она была красивой, сильной, полной жизни женщиной, но я никогда не находила гетеросексуалок физически привлекательными. Этот механизм самозащиты служил мне и шестым чувством. В те дни, когда две или больше лесбиянок собирались вместе, самой частой темой разговора было: «Думаешь, она лесбиянка?» Эти вопросы то и дело задавались обо всех, кто нас интересовал. Девять из десяти женщин, к которым меня влекло, независимо от их маскировки, оказывались либо лесбиянками, либо настолько нацеленными на женщин, что гомосексуальный опыт оставался для них лишь вопросом времени или возможности.
Раньше всегда было так: с немногими знакомыми лесбиянками меня прежде всего связывал тот или иной контекст жизни. Помимо нашей сексуальной идентичности, нас поначалу объединяла какая-то часть нашего мира – школа, работа, поэзия или какие-то другие общие интересы. Факт любви к женщинам становился известен только после того, как мы уже знали друг друга и общались по какой-то иной причине.
В барах же мы встречались с женщинами, с которыми при других обстоятельствах никогда бы не познакомились, не будучи лесбиянками. Мы с Мюриэл ничего не смыслили во многих вещах, что считались там важными. Ни в выпивке, ни в софтболе, ни в дайк-шике в одежде, ни в танцах, ни в том, кто с кем спит и за чей счет. Любые другие вопросы выживания считались личным делом каждого.
Когда Мюриэл той весной приезжала в город на выходные, она останавливалась в Ассоциации молодых христианок на улице Хадсон в Вест-Виллидж, где сейчас дом престарелых. Мы проводили уикенд в крохотной комнатке, занимаясь любовью и делая перерывы, чтобы пройтись по барам или сбегать на Седьмую улицу за съестным. Иногда денег на съем каморки в ассоциации не хватало, потому что я осталась без работы, а она трудилась в Стэмфорде лишь на полставки. Тогда мы, невзирая на недоуменные, вопросительные взгляды Реи, оставались в квартире. Однажды в воскресенье, когда Мюриэл уехала, моя соседка завела разговор.
– Мюриэл тут часто бывает, правда? – я поняла, что Рея припоминает рыдающую Беа на лестничной клетке.
– Я очень люблю Мюриэл, Рея.
– Вижу, – засмеялась Рея. – Но как именно ты ее любишь?
– Всеми доступными мне способами! – Рея отвернулась и продолжила намывать посуду, качая головой и пытаясь нащупать хоть какую-то корреляцию между моей любовью к Мюриэл и своими болезненными романами. Уловить сходство она не смела, а потому и различий не замечала. И слова так и не были произнесены. Я слишком трусила прямо так взять, выйти из шкафа и заявить: «Эй, Рея, смотри, мы с Мюриэл – любовницы».
Рея никак не могла оправиться от разрыва с Артом и весной собиралась переехать в Чикаго. Мысль о том, что скоро вся квартира окажется в моем распоряжении, меня очень радовала. Я решила, что больше никогда не буду делить квартиру с кем-то, кроме возлюбленной.
Мы с Мюриэл принялись воображать себе нашу совместную жизнь. Я не понимала, как увязать свои личные и политические воззрения в одно целое, но знала, что это возможно, потому что и в то и в другое верила весьма убежденно, и знала, как сильно они мне нужны, чтобы выжить. Я не соглашалась с Реей и ее прогрессивными друзьями в том, что к революции это не имеет отношения. Мир, в котором не оставалось места для моей любви к женщинам, не был тем, в котором я хотела бы жить и за который хотела бы бороться.
Однажды вечером пятницы мы с Мюриэл долго занимались любовью на моем диванчике в средней комнате. Сумерки отползли от окна, выходящего на вентиляционную шахту, и наступила ночь. Мы решили передохнуть, когда вдруг Рея заскребла ключом в двери. Мы с Мюриэл лежали, сплетясь руками на таком знакомом теперь диване. Стараясь не двигаться, мы просто прикрылись одеялом и притворились, что спим.
Было слышно, как Рея вошла в кухню и щелкнула выключателем. Сквозь арочный проем я увидела, как внезапно озарилось соседнее помещение, и свет застелился под дверью параллельно тому месту, где лежали мы. Вошла Рея и направилась через нас в свою комнату, в передней части дома. Подле постели, где мы с Мюриэл лежали, зажмурившись, словно дети, она замедлила шаг. Какое-то время простояла так, глядя вниз на наши якобы спящие силуэты под покрывалом, сплетшиеся в тесном пространстве и тускло подсвеченные электричеством с кухни.
И
