class="p1">«Почему плывут против течения?.. — подумал Сергей, во всю мочь работая веслом. — Не хотят оторваться от людей… — сама собой возникла догадка. — И свою смерть, и свое спасение ждут от нас».
Садрый, стоя на корме, стал зазывать и сгонять животных.
Наконец, будто связанные одним арканом, они поплыли наискосок, к отлогому берегу. Парни облегченно перевели дух.
Но шагах в десяти от берега животные вдруг остановились. Так останавливается лодка, врезавшаяся днищем в песок.
Течение ослабло, коровы ногами коснулись дна, но идти на берег сил уже не было.
Пробовали их погнать — с места не сдвинулась ни одна.
— Фу! — вздохнул Садрый, выпрямившись, стянул с себя стеганку и спустился по грудь в мутную реку.
Яростно выругавшись, Лукман последовал за ним.
Сергей тоже скинул пальто, весь сжался и с лодки вывалился в реку — холод перехватил дыхание, побежал по жилам, огнем обжег спину.
Ухватившись за корму, он оттащил лодку к песчаному берегу и вернулся обратно.
Садрый и Лукман уже выволакивали коров на сушу. Они брали к себе на плечо голову животного и тянули.
Сергей, как ни пытался, так приладиться не смог. Потому он заходил к корове сзади и, уперевшись плечом, толкал ее к берегу, тужился и, поскользнувшись, барахтался в воде.
Когда наконец вышли на берег, все трое замерли, скрючившись: их трясло крупной, лихорадочной дрожью, судорога сводила челюсти.
— Н-н-надо просушиться. А то пр-р-ростудимся, — сказал Лукман.
Дрожа от стужи, Лукман и Сергей пошли собирать плавник для костра.
Вскоре, раздевшись почти догола, развесив одежду у костра, они начали греть бока, спины, ноги. Жарились, выгоняя из тела озноб.
А через некоторое время, чуть сутулясь, точно повзрослев за эти два-три часа страха и стужи на несколько лет, они опять шагали за стадом к горам.
Малиново-красное солнце коснулось горизонта, и степь, холмы, горы зажглись нежным цветом заката.
Поднявшись на плато, стадо завернули с дороги на тропинку, спустились в предгорье и, наткнувшись за холмом на стог сена, парни обрадовались ему как неожиданному спасению.
На склонах волновался прошлогодний ковыль. Тянуло запахом полыни. Рядом журчал родник. А чуть ниже в лощине распахнулось круглое озеро.
Бугрилась и глыбилась привольная земля, далью уходившая в яицкие и казахские степи.
И все, единодушно одобрив место, решили расположить здесь стоянку летнего лагеря.
С этого дня жизнь Сергея, его интересы и заботы переместились в степь.
Теперь он день и ночь был на гуртах, перекочевавших на летние пастбища. Если попадал в центральную усадьбу, его сейчас же тащили в дирекцию на заседание. Кончалось заседание — и айда на лошадь, опять на гурты, распределять пастбищные угодья, выводить оборот стада, план сдачи масла по каждой ферме.
Скот после тяжелой зимовки поправлялся медленно, удои не повышались, план сдачи масла не выполнялся, не хватало рабочих.
От всего этого у Сергея голова шла кругом.
Домой он писал о себе:
«Как я живу? Да что ж, очень хорошо. Не голодаю ли? Нет, не голодаю, ем прилично. Что за местность? Довольно однообразная. Степь и степь, лесов нет. Но погода хорошая, и воздух в степи замечательный.
Все? Вопросов больше нет? Считаю собрание закрытым».
А в своем отчете в трест «Башскотовод» он заявил:
«…Никакого контроля с вашей стороны нет. Система сдельщины для условий Приуралья не разработана. Строительство в совхозе ведется плохо. Положение со скотом тревожное».
Молодой совхоз становился на ноги трудно, очень трудно.
На выгоревшем небе пылает яростное солнце.
Над степью струится и дрожит полуденный горячий воздух. Кажется, будто ковыльные курганы медленно раскачиваются, как бы наплывая друг на друга. Земля изнемогает от тяжелой жары.
По степи, обливаясь потом, носятся четверо парней. Они бегают уже с раннего утра, отбирая скот для отправки на мясокомбинат, в город Орск. Это Сергей, старший гуртоправ Садрый и двое погонщиков.
Скот, спасаясь от остервенелых оводов, сбился в кучу. Бычка или телку, которые подлежат отправке, выводят из стада, животное срывается с места и, никуда не сворачивая, как очумелое плюхается в пруд. И замирает, высунув только голову.
После полудня, наконец отобрав гурт, ребята выводят его на дорогу.
Юноши побежали седлать коней.
А Садрыя Сергей задержал:
— Приходи на стан.
И, не оглядываясь, зашагал прямо, без дороги, на стоянку летнего лагеря.
Солнце теперь не жгло, как в полдень, а как-то обволакивало своим жаром. Жухлая трава под ногами хрустела. С сухим стрекотом прыгали кузнечики. От духоты кровь стучала в висках.
Придя на стан, Сергей сразу нырнул в тень высокой лиственницы и упал на колени — меж камней из-под земли бил ключ — и приник к воде. Ключ бил ледяной струей.
Вволю напившись, он зачерпнул воду кепчонкой и нахлобучил ее на голову.
— Кху-а-а… — выдохнул блаженно; вода, обжигая тело, потекла за ворот.
Родник был так свеж и приветлив, что хотелось посидеть возле него, ни о чем не думая.
Разогретая лиственница истекала густым конопляным запахом. Сергей окинул ее легким взглядом и, заметив на стволе свежую трещину, зиявшую, словно рана, подумал: «Пропадет дерево…»
Послышался приближающийся топот лошади и говор.
Сергей перекинул через плечо кожаную сумку и вышел навстречу.
На длинном щеголеватом коне подъехал Лукман — красный, здоровый, волосы выгорели на солнце. Вместе с ним явился и суровоглазый, сильно загоревший Садрый. Он явно торопился.
— Ну, чего? — бросил он недовольно. — Задерживаешь. Там не мог сказать?
Сергей смахнул капли с подбородка.
— Дай-ка путевку.
— Зачем?
— Нужно.
Садрый достал из кармана путевку и отдал. Сергей обернулся к Лукману:
— Лукман, вызвал тебя вот почему: этот гурт в Орск придется вести тебе.
— Не придется… — ответил Лукман, вытирая рукавом пот с лица. — Можешь не уговаривать.
Сергей замолк. Он знал Лукмана: не захочет — не уговоришь.
— Ну что ж. — Сергей перевел дух. — Тогда придется мне… Слазь с коня!
Лукман нахмурил брови, растерялся:
— А Садрый?
— Садрый… не может, — не сказал — отрубил Сергей, чтобы пресечь всякие расспросы.
Садрый исподлобья следил за Сергеем.
— У меня свой гурт, — заговорил Лукман. — Кому его доверю?
— Найду кому, — сказал Сергей. — Пока тебя нет, сам присмотрю. — И устало добавил: — Послушайся, Лукман. Надо будет — я тебя послушаюсь. Больше некому, кроме тебя.
Лукман посидел на коне в раздумье. И снизошел:
— Ладно. Поведу.
Сергей протянул ему путевку:
— Скачи домой. Собирайся в путь. Гурт догонишь. За гуртом следи в оба. Шибко не гоните. Отчет — за каждый килограмм. Ну, давай.
— Пока.
Лукман повернул лошадь и крупной рысью пустился вниз по дороге.
Рассыпавшись пестрым стадом и поднимая огненную пыль, гурт уже уходил. Уходил
