Перед Глушко лежало задание на первый полет бомбардировщика с работающим ракетным двигателем и Валентину Петровичу надлежало подписать его.
Кто может сравниться с главным конструктором в момент принятия ответственного решения? Каким гражданским мужеством должен обладать этот человек, давая «добро» на новое дело?
Он выслушал доклады знающих специалистов по отдельным направлениям разработки — ими проверено и предусмотрено все, что можно предвидеть на данном этапе знаний и опыта. Но есть вещи, которые делаются впервые, есть границы, до которых все предусмотрено, а дальше? Что лежит за этими границами, которые необходимо расширить, если хочешь двигаться дальше? И подпись главного конструктора является добровольным согласием человека взять на себя всю полноту ответственности.
Глушко перевел взгляд на документацию со статистикой стендовой отработки РД-1, еще раз просмотрел ее, и по мере просмотра его уверенность в благополучном проведении испытания окрепла. Он взял вечное перо, подписал документ и поставил дату: 01.10.43.
Был серый осенний день. Высокая, но плотная облачность, затянула небо, хотя дождя, судя по всему, не ожидалось. Радовало и то, что сегодня не было отправки самолетов на фронт — другие самолеты не должны были взлетать или садиться.
Севрук занял место стрелка-радиста лицом к хвосту («задом наперед», шутили они), Королев — место штурмана за спиной Васильченко, Васильченко запустил моторы и характерным жестом, как делают все пилоты, показал Харламову, что можно убирать колодки. На старте самолет развернулся в направлении взлета и остановился, удерживаемый тормозами.
В наушниках щелкнуло, и иссушенный ларингофонами до бесстрастности голос Васильченко доложил:
— Основные на режиме.
Это означало, что можно запускать РД-1. Севрук открыл вентили и включил зажигание. Мотор запустился нормально, и Севрук, проверив показания приборов, разрешил взлет.
Самолет взял с места с таким ускорением, что Севруку пришлось упереться руками в обрез кабины. Скорость нарастала, сбоку частоколом замелькали служащие охраны завода, которых расставил вдоль полосы Бекетов, чтоб зафиксировать место отрыва самолета.
И вот машина в воздухе. Севрук поудобнее уселся на парашюте и, поправив планшетку, притянутую резинкой к правому бедру, приготовился записывать параметры.
Но едва ли самолет успел набрать и сотню метров, как позади его, будто отмечая траекторию полета, стали вспыхивать беззвучные беловатые шары — по ним били зенитные орудия и все, что могло стрелять вверх. Особенно хорошо были видны вспышки из стволов орудий, установленных на черных крышах цехов.
— Сейчас собьют, — мелькнула мысль, тут же уступив место другой.
— Нет, не собьют! Если РД-1 не откажет, то не собьют. Нас приняли за немцев. Все батареи ввели в приборы упреждения зенитным огнем данные «обычного» самолета, наверное «мессершмита-110», похожего на нашу «пешку». Значит, зенитчики ввели в приборы его скорость. А мы летим, пока работает РД-1, почти на сотню километров в час быстрее.
— Что там за переполох? — громыхнул в наушниках голос Васильченко.
— А ты, капитан, был на фронте и не знаешь, что за переполох? — вопросом на вопрос ответил Севрук. — По нам бьет вся ПВО города. Непривычно, видать, смотрится наша «пешка» с таким ярким хвостом.
— Так я отверну? — спросил Васильченко. — А то собьют.
— Взлетай, как взлетаешь, не отворачивай, тогда не собьют.
Вспышки по-прежнему отставали от самолета. В минутной паузе чувствовалось недоверие пилота к совету Севрука. Но как только минута благополучно миновала, спокойный голос Васильченко констатировал:
— И вправду не могут сбить. Но проверку готовности мы им устроили.
Обстрел прекратился, когда они были на высоте шесть тысяч метров далеко за городом.
— Капитан, — выключив РД-1, сказал Севрук, — мы проделали только половину пути, нам предстоит еще вернуться. Мой тебе совет на случай, если Бекетов не догадался позвонить в ПВО: спикируй возможно ниже и иди к аэродрому так, чтобы колеса сбивали траву. Помнишь, справа от аэродрома есть церковь? Так мы должны лететь ниже ее колокольни. А я посплю.
— Я тебе посплю! Ну-ка покажись мне, — между обшивкой фюзеляжа и баками с топливом для ЖРД был небольшой просвет. — Да ты без маски! — удивился пилот.
Севрук только сейчас понял, почему его клонит ко сну: он забыл надеть кислородный прибор.
Это была единственная воздушная тревога, объявленная в Казани за всю войну.
— Как ощущения от полета, Александр Григорьевич? — задал традиционный вопрос Севрук.
Тогда и родилась знаменитая фраза, повторяемая многими пилотами, летавшими на машинах с ЖРД:
— На такой машине летать, что тигрицу …бать: и страшно, и никакого удовольствия.
Полеты с ЖРД постепенно становились обычным делом. Теперь мотор включали на разных высотах и по несколько раз кряду.
В отчете летчика-испытателя А. Г. Васильченко появились такие слова: «…пилотирование самолета с включенным РД-1 и без него одинаковое. На выдерживании улучшается поперечная устойчивость, угол набора высоты увеличивается. Включение РД-1 в горизонтальном полете создает давление на штурвал в сторону кабрирования до установления скорости. Дополнительные вибрации и тряска отсутствуют…»
Оставалось проверить запуск на больших высотах. Тут двигатель капризничал, предстояло разобраться в причинах этого явления.
— Доминик, дай-ка я слетаю, — Королев застегнул молнию мехового комбинезона. — Вот только мой шлем остался в ОКБ, в ящике стола.
— Давай я кладовщицу попрошу сбегать за ним, — с пониманием отнесся Севрук, знавший, что Королев летает только в своем тоненьком, без меха, потертом шлеме еще со времен полетов на планерах в Коктебеле.
— Ладно, одолжи мне твой, — попросил Королев техника. — Взрослые люди, а все в дурацкие приметы верим!
Стартовали теперь обыденно — без зрителей и пушечного салюта — все привыкли к их полетам.
Машина набирала высоту, лежа в вираже так, что конец ее левого крыла обводил невидимым кругом территорию завода. Ровная работа моторов, шум протекающего мимо упругого воздуха, воздушный океан, начинавшийся тут же, стоит только протянуть руку, мощные вихри облаков, столбами подпиравшие синеющее вверху небо, — все это необъяснимым образом создавало восторг полета, и это — момент истины. Рутина осталась на земле, а все заботы стали мелкими и ничего не значащими.
— Высота семь тысяч, — отвлек Королева голос Васильченко. — Даю площадку.
Самолет шел курсом на восток. Через остекленную носовую часть кабины пилоту было видно, как бублик антенны радиополукомпаса подплывает к очертаниям берега Волги. Если тут запустить РД-1, с завода будет хорошо видно.
