переулок, убыстряя шаг. Не заходя домой, я был уже к началу спектакля на своем месте в партере.
9 сентября. Уезжал я вечером. Поезд отходил в девятнадцать с чем-то. На вокзал меня провожали мать, тетя Лида и дядя Сережа – он нес мои вещи.
В Боровичи я вез рулон ватмана, чемоданчик с писчебумажными принадлежностями, связку бумаги, этюдник с масляными красками и бидон с олифой. Все это – дефицит.
Вечер по-сентябрьски теплый и солнечный. В шинели жарко, но я терплю. В руках у меня пара великолепных, новеньких перчаток – подарок матери. Моя мечта – побывать дома, в Москве – осуществилась! И жизнь представлялась мне стабильной, устойчивой и определенной.
Я еду в купе мягкого вагона. И несмотря на военное время, на расставание, на душе легко и покойно. В дверях, в черном ладном кителе с зелеными погончиками, девушка-проводница. Посадка спокойная, без суеты и толкотни: и никто тебя не опередит, не вышибет.
Поезд трогается. Медленно мимо окон поплыли платформа и привокзальные постройки. Мать, тетя Лида, дядя Сережа идут вслед за вагоном, машут руками, улыбаются. Наползают московские сумерки, и край неба становится малиново-красным. «В пожаре запад пламенеет…» Откуда-то в памяти всплыла эта стихотворная строфа… Но кто ее автор и где я ее слышал, вспомнить так и не удалось.
Я стоял в коридоре у открытого окна и курил папироску. Почему-то вспомнил, как дядя Саша любил хлопать крышкой от портсигара. Что же, в пределах возможного и доступного, все складывается как нельзя лучше. Там, в Боровичах, ждет меня обаятельная и красивая женщина. Ей едва исполнилось 21 год. Но, наверное, никто не осмелился бы назвать ее фамильярно «девчонкой». Она не выносит сентиментальности, и между нами ни разу не было произнесено слово «любовь».
10 сентября. В 14.30 я прибыл в Боровичи. На платформе меня ждала Клавдия – она дежурила в ночь и теперь была свободной. Мы прямо прошли к ней на квартиру, где я пока что и оставил свои вещи. В казарме для них нужно еще подыскать помещение.
Я вижу – Клавдия искренне рада моему приезду и подаркам. И все же я улавливаю что-то недоброе. Сама Клавдия молчит и лишь грустно улыбается. Что, что могло произойти во время моего отсутствия? Я физически ощущал незримую трещину там, где все казалось таким прочным и крепким. Я видел лишь затаенную, щемящую тоску в огромных серых глазах Клавдии. На мой недоуменный вопрос она ответила, что устала, что болит голова и хочет спать. Очевидно, это было правдой, но не всей правдой. Сквозь обычную усталость проступала ноющая духовная боль, совладать с которой нет сил и нет силы ее скрыть от меня.
12 сентября. Воскресенье. В драматическом театре идет только что вышедшая пьеса Корнейчука «Фронт». Билеты достают организованным порядком, и желающих набирается немало. Петя Лапин уступил мне свой билет, и я тут же созвонился с Клавдией. Она пришла на спектакль в том самом черном платье с глубоким вырезом, которое было на ней в день нашего знакомства. Разговор, естественно, вращался вокруг спектакля, и я говорил о своих фронтовых впечатлениях, об отношениях слушателей на курсах, о наших дискуссиях по поводу пьесы Корнейчука. Клавдия живо интересовалась всем, и я даже забыл о том тяжелом осадке, который остался в душе после нашей встречи по приезде моем из Москвы.
Из театра шли мы окольными путями по переулкам, шли медленно, растягивая время. Клавдия как-то сразу погрустнела. Прощаясь, она попросила подарить ей мой карандашный автопортрет.
15 сентября. Как и обещал, я принес ей карандашный автопортрет. Мы молча сидели за столом и пили чай. Наконец она сказала, что приезжает ее муж – майор, летчик, и предложила более не встречаться…
Мы расстались.
22 сентября. Среда. Штабная рота выходит в поле на многодневные тактические занятия. Перемена обстановки, трудности учебного похода, предельная занятость – это как раз то, что мне теперь и нужно.
Утро не предвещает хорошей погоды: дует северо-западный ветер. Низкие серые облака тянутся клочьями по небу.
Выйдя за город, штабная рота разошлась повзводно во главе со своими преподавателями тактики.
– Основной упор, – говорит майор Яковлев, – делается теперь на полевую выучку будущих работников штаба. Занятия должны формировать из вас командиров, способных продуктивно трудиться в любых условиях, независимо от места и погоды. Общая тема выхода: «Разработка оперативных форм ведения боя батальоном и полком и организация внутреннего взаимодействия подразделений». Плохая, неорганизованная подготовка любой боевой операции обрекает ее на провал! И вам, людям воевавшим, должно быть хорошо известно, как провал операции оплачивается кровью наших солдат и офицеров.
От Боровичей на восток по живописной пересеченной местности тянется старинный почтовый тракт, а по существу, обычное, давно не ремонтированное булыжное шоссе, с рытвинами и ямами, в дождик обильно наполнявшимися водой. Наш десятикилометровый путь по тракту лежит до населенного пункта Передки. Куда ни обращается взор, всюду желто-бурые поля и одетые в пунцово-охристый наряд осени перелески и мелкий кустарник.
– Организация разведки, – говорит майор Яковлев, – это сбор и оценка информации. Изучение текущей боевой обстановки. Разработка вытекающих отсюда практических распоряжений и приказов, касающихся предстоящей операции.
Пятнадцатиминутный привал в Новосельцах. За это время каждый из нас должен отработать схему боевой обстановки на текущий момент, оперативный приказ, приказы на разведку, на связь, на обеспечение тылов.
– Запомните, – говорит майор Яковлев, – ошибки и плохая организация разведки приводят к искаженной оценке противника. А в конце концов к жестоким просчетам оперативного и тактического профиля.
Напряженная работа в походных условиях успела уже основательно нас утомить. Люди разбрелись, и майор Яковлев общался уже только с теми, кто шел непосредственно с ним рядом. Тон его речи неофициальный и даже усталый, а он все говорит и говорит:
– Штабной офицер может считать себя полноценным специалистом лишь тогда, когда окажется способным досконально изучить все каналы, питающие жизнь и боевую деятельность подразделения или части. Штабист, как опытный врач, должен ощущать боевой пульс оперативной единицы – батальона или полка.
От крупного населенного пункта Передки на северо-восток идет проселок через деревни Коровкино и Сущевка, вплоть до поселка Маклаково.
За Сущевкой в двух километрах начинался лес, простиравшийся широким фронтом на многие версты. У Маклаково поворот в южном направлении до Русаново. Здесь, по условиям штабной игры, вскрываем пакет и получаем вводную: идти через лес по азимуту на восток семь километров и там обосноваться командным пунктом, или КП. Пошел нудный, затяжной и мелкий-мелкий дождь. И нет такого места, куда можно было бы скрыться от мокроты. Как в таких
