де ж вин, сучий сын? Не поведу харчиться, покуда того Зелиховича у строю не будэ.
– Нога у него болит! – кричит кто-то.
– Нога! – ревет Кабан. – Яка така нога? По б…м шукать, то не болить, а у строю стоять – заболела. А?
Слушатели откровенно смеются. Из соседних подразделений собираются любопытные. Майору это льстит. Он сам вроде бы даже забавляется своим положением и исправно играет принятую на себя роль. Мы знаем, что ходить перед строем и драть глотку «нравоучениями» Кабан будет до тех пор, пока не убедится, что место в столовой освободилось. Тогда он одернет китель, поправит козырек фуражки и погрозит нам кулаком:
– Ну погодите! Антилигенцы! Доберусь я до вас усих. Я з вас ноги повыдергаю з виткиля они ростуть. – Наконец он успокаивается и командует: – Смир-р-р-на-а! У харчевню, слеваколена шагамар-р-р-рш!
Такого рода представления командир роты устраивал почти что ежедневно. И когда их не бывало, а случалось это в периоды запоя, становилось даже скучно, будто чего-то не хватало. Когда же Кабан появлялся вновь с опухшей рожей, с налитыми кровью глазами, его встречали с искренней радостью и с нетерпением ждали его «представления».
4 октября. Ровно в 23.00 дневальный кричит: «Отбой!» – и казарма затихает. Под потолком вполнакала горит единственная дежурная лампочка. Слышится ровное дыхание спящих, а местами негромкий, мирный храп. Засыпаю и я. Перед тем мы ходили в кино и смотрели довоенный фильм «Антон Иванович сердится».
6 октября. Получил от матери письмо, в котором она сообщает, что готова бросить все в Москве и приехать в Боровичи, чтобы быть рядом.
Она рассчитывает устроиться тут на работу и помогать мне своим присутствием. Она все еще видит во мне мальчишку, нуждающегося в материнской опеке. Я ей отвечаю, что затея ее неосуществима – в Боровичах я временно и по окончании курса уеду неизвестно куда. Я стараюсь уверить ее, что такая жертва не нужна ни мне, ни ей. Но я также знаю свою мать – она упряма до беспредела.
На улице дождь, и осень прочно входит в свои права. Наши работы по оформлению кабинетов наглядными пособиями подходят к концу. Свободного времени почти нет. Нужно все-таки не отставать от однокурсников и наверстывать упущенное.
Один из местных инвалидов наладил подпольное производство комсоставских фуражек и брал заказы у наших слушателей. Тем, кто приносил ему старые суконные гимнастерки и козырьки, он шил фуражки вне очереди со скидкой 50 %. Я купил себе у него артиллерийскую фуражку за 500 рублей.
8 октября. Мать сообщает в письме о том, что дядя Сережа Юдин занят постановкой учебного спектакля «Евгений Онегин» в оперной студии в Сокольниках. Будучи в Москве, я видел подготовительные макеты декораций этого спектакля.
Мог ли я тогда предполагать, что всего лишь через три года я сам стану сотрудничать в этой студии в качестве художника и буду готовить новое оформление опер «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Русалка». И что работа в оперной студии станет для меня началом творческого пути художника?!
11 октября. В нашем штабном взводе подобрались люди самых различных характеров и убеждений. Естественно поэтому стало возникновение разнообразных групп и кружков, вполне мирно уживавшихся в общем товарищеском коллективе слушателей. Я примыкаю к той из кучек, где все по возрасту значительно старше меня: математик Лапин, биолог Леонтьев, геолог Абакумов, филолог Кузнецов.
Как молниеносно летит время! Кажется, совсем недавно начались занятия, а вот уже и семестровые зачеты на носу. С 20 по 25 октября по плану штабные учения с выходом в поле, а с 26 – экзамены.
Лапин, Абакумов и Леонтьев сидят в своем углу и ведут нескончаемый разговор, в котором мешается политика, литература, философия, наука, самые невероятные фантазии и банальная реальность. Я подсел к ним. И тотчас вспомнил наши дискуссии без начала и конца в Великом Устюге.
14 октября. Уединившись в классной комнате после занятий, я начал рисунок с фотографии сынишки нашего майора Яковлева. Мне от души хочется сделать приятное этому удивительному человеку и большому другу всем нам. Для меня стало ясно, что без таких людей, как Яковлев, на всех уровнях военной иерархии, невозможно одержать победы в такой войне, как эта. Наблюдая за Яковлевым, я не мог не создать в своем воображении образ идеального штабного офицера. И мне стало ясно, что без четкой организации невозможно не только успешное проведение боевой операции.
15 октября. Непрерывные осенние дожди, раскисшие дороги, холод и ветры загнали нас в классные аудитории, где мы, сидя над картами, решаем бесконечные тактические задачи с помощью набора цветных карандашей. Майор Яковлев, заложив руки за спину, прохаживается между столами, заглядывает из-за спины в карту и говорит негромким, хорошо поставленным голосом:
– Командование и штаб энского соединения при прорыве обороны противника, имея в своем распоряжении значительное количество танков, не обеспечили должной взаимосвязи, и танки не смогли поддержать наступление пехоты должным образом и только мешали ей. Штабист должен видеть и выделять главное – «хватать на ходу». К личным качествам штабного офицера следует относить: принципиальность, последовательную требовательность к себе и подчиненным. В какой-то мере сдержанный педантизм.
– Так неужели же всеми этими качествами наделен и наш командир роты, майор Кабанов? – съязвил кто-то из слушателей, и все засмеялись.
– Майор Кабанов, – спокойно отвечал Яковлев, – боевой командир времен Гражданской войны. Тогда он вполне мог выполнять свои функции. Теперь времена изменились. И вы сами видите: он не у дел. Одним словом, – сказал майор Яковлев в конце занятий, – я предостерегаю вас от поспешных и опрометчивых суждений как в отношении отдельных людей, так и в отношении происходящих в мире явлений.
20 октября. В городе идет фильм «Два бойца». И сразу же песенка «Темная ночь» в исполнении Марка Бернеса овладела сердцами всех: и военных, и гражданских, и молодых, и старых. Говорили, будто Сталин, когда узнал, кто автор стихов, приказал немедленно освободить поэта Агатова из лагеря, где он сидел за что-то. Так ли это, не знаю. Но думаю, что за такие стихи можно простить многое. Я получил письмо от дяди Николая, военного врача, он пишет: «Мы все под впечатлением одной лирической песенки из кинофильма „Два бойца“. Слова мне очень нравятся. Я смотрел на лица сидящих в зале и чувствовал, как она близко доходит до чувств личных». Картину эту смотрим несколько сеансов подряд, не выходя из зала. И все без исключения насвистывают или мурлыкают себе под нос щемящую мелодию с запоминающимися чувствительными словами.
22 октября. Знаменательная дата – мне двадцать один год! На выход в поле, во всяком
