предкового ряда. Ну об этом писать длинно — познакомитесь сами. Вот Вам более доступная и главное интересная литература: на отдельном листочке.
С приветом и уважением: (И.А.Ефремов)»
Интерес Ефремова к моему имени и отчеству не был случайным. Я это сразу почувствовал и, может быть, поэтому не сообщал его раньше. Моя фамилия в России не является однозначно еврейской. Она может быть и польской. Ее могут носить и белорусы.
У меня сохранился и черновик последнего ответа Ефремову.
«Почему я, столь «страстно», как Вы говорите, стал защищать «малых сих»? Должен Вам сказать, что я был бы бесконечно рад, если бы люди не делились ни на «малых», ни на «великих». Я не хочу дать повода, чтобы меня обвинили в мании величия, но мне лично было бы приятнее жить в обществе, где не было бы «малых»... просто по соображениям самого обычного эгоизма, ибо каждый хочет жить в таком обществе, которое ему больше по душе. Но... и в этом «но» главный вопрос... Как быть с «малыми»? И кто из нас «малый»? Т.е. грубо говоря, вся опасность в «переходном этапе». Что же делать с «малыми»? Это одно из определений сути проблемы морали. Существует две крайние точки зрения:
1) все для «великих»;
2) все для «малых».
Первая точка зрения в данном аспекте является совершенно неприемлемой; прежде всего из соображений всех накопленных тысячелетиями норм человеческого гуманизма, во-вторых, из-за отсутствия четких граней между «великостью» и «малостью».
Вторая точка зрения — эта точка зрения завистливой черни. Мы, люди двадцатого века, отлично знаем, к чему приводит безответственная пропаганда этой точки зрения.
Разумеется, форма вышеприведенного опровержения очень примитивна, но здесь, как мне кажется, все же содержится печка, от которой нужно танцевать.
Но повторяю, это краткое рассуждение приведено при следующем допущении пропорции между «великими» и «малыми».
Постоянство убеждений, взятое даже в столь непродолжительный отрезок времени, как жизнь отдельного человеческого индивидуума, представляется мне эфемерным и даже вредным принципом, отдающим интеллект отдельного индивидуума во власть предвзятости и пристрастности и стесняющим его развитие. Разумеется, это не значит, что не может быть таких понятий, которые не могли бы стать неоспариваемыми принципами как в пределах жизни отдельного индивидуума, так и в пределах существования нескольких или даже многих поколений разумных существ.
Все это я говорю для того, чтобы показать, что я лично рад любой возможности подняться на следующую ступень познания и вместе с тем освободиться от ненужного хлама неверных представлений, владевших мной прежде. И поэтому я глубоко благодарен тем людям, которые помогают мне в мучительном и трудном, но вместе с тем возвышенном процессе восхождения по бесконечной лестнице человеческого познания, где индивидуальное существование или гибель одного интеллекта в отдельности ничто, а все — это процесс развития интеллекта человечества в целом. Я даже начинаю думать, что ни жизненной силе — движителю развития природы в целом, ни интеллекту как фактору, присущему лишь разумным существам, не страшны никакие катастрофы, ни микроскопические, ни макрокосмические, ибо оба эти фактора — как целый, так и частный, — будут брать свое то в одном, то в другом месте эмпирически осознанной нами Вселенной.
Особенно важным фактором в этом смысле является го, что время и пространство — это лишь формы нашего познания материи, а вне нашего индивидуального сознания они не имеют смысла, ибо мир представляется лишь субъективной реальностью, и у нас нет никакой мыслимой возможности судить об его объективности.
Разумеется, эта точка зрения не отрицает эмпирически познанной реальности мира, которая всегда тем не менее будет оставаться субъективной, т.е. зависящей от субъекта, познающего мир.
Отсюда проистекает то, что существуют, если брать их в идеальных, метафизических категориях, некая жизненная сила как свойственная всей органической природе (вернее, не некая, а по всей видимости, поддающаяся познанию), и интеллект как свойство разумного существования (также поддающийся познанию). Эти категории, взятые вне времени и пространства, неразрушимы и присущи самой материи, составляя с ней неразрывную связь.
Но, конечно, крайне важно отметить, что интеллект является частным понятием по отношению к понятию жизненной силы.
Отсюда-то и вытекают основы человеческой морали.
Дело, очевидно, в том, что я — это лишь форма индивидуального человеческого познания, в то время как все мы являемся проявлениями одной и той же жизненной силы. (Вам как биологу — это должно быть в особенности понятно). Поэтому-то естественный источник морали, как учит древняя индийская философия, а за ней Шопенгауэр и Толстой, заключается в чувстве сострадания, которое есть не что иное, как интуитивное чувство идентичности и тождественности той части жизненной силы, которая заключена в нас лично, со всей остальной жизненной силой, разлитой не только в остальных людях, но и в животных и даже в растительном мире. Я думаю, что большинству людей это чувство в той или иной мере знакомо. А степень различия своего «я» от всего остального и есть мера того, что мы называем «эгоизм». Поэтому наиболее возвышенные интеллекты не ограничиваю! чувство сострадания людьми, а распространяют его также на животный и даже на растительный мир.
Вот корни древа защиты «малых сих», зацветшего еще в Индостане и раскидавшего свои семена в древней Палестине, Греции, Китае, а затем и по всему земному шару.
«Я» это «ты», «ты» это «я» — вспомните глубокую и образную легенду Толстого о казни царя Ланлиэ.
Но если «жизненная сила» еще сто лет тому назад была понятием метафизическим, т. е. недоступным эмпирическому опыту (и в этом смысле я ее и характеризовал), то данные современной науки, а именно биологии, насыщают это понятием и эмпирическим содержанием, не лишая однако его и метафизической сущности.
Теперь известно, что жизненная сила в своих индивидуальных проявлениях может отличаться степенью своей полноты, или вернее, напряженности. Жизненная сила заложена в каждый индивидуум в виде его генотипа.
И вот люди с определенным генотипом презирают людей с иной генной структурой, считая их существами низшего порядка и всячески желая их скорейшего и полнейшего уничтожения.
Здесь выдвигается весьма разумный довод: нам известны лишь две полярные группы людей: явные гении, заслуживающие всяческого одобрения и поощрения, а на другом полюсе — сумасшедшие, эпилептики и слабоумные. Ну, а те кто в середине, как отнестись к ним, где степень «великости» и «малости»?
Это вопрос крайне сложный, противоречивый и неопределенный. Я бы не хотел останавливаться на нем в этом письме, хотя бы потому, что он мне самому еще не вполне ясен.
Но одно мне ясно: все люди и живые существа без различия их интеллекта составляют проявления
