они тут, естественно, не видали. В нашем распоряжении целый день в запасе, и мы решили использовать его для отдыха в этой доброй, гостеприимной русской семье. День провели, разбирая собственные вещи, бумаги, конспекты. Иными словами, готовились к жизни в суровых условиях фронта.
Перед обедом мы с Леонтьевым прошлись по деревне. Погода солнечная, с легким морозцем. Синие-синие тени на розоватом снегу. Бездонная лазурь неба. Капели на сосульках и пряный запах навоза возвещали миру, что весна прочно вступила в свои права. Мы шли молча, и я думал о том, как люди постоянно заняты поиском некоего «счастья». Как они ищут это «счастье» где-то на стороне, вовне, в завтрашнем дне, в мечтах о грядущем будущем, о том времени, когда минует, исчезнет теперешнее. И не видят настоящего. Я поделился своими мыслями с Александром Михайловичем.
– В одной книге, Андрюша, есть замечательные слова, – заговорил Леонтьев, – я их выписал. Вот послушай: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем, довольно для каждого дня своей заботы». Это удивительно верно. Это как раз то, о чем ты говорил. Все биологические организмы, Андрюша, птицы, животные, строго подчиняются этому закону. Ласточка всецело поглощена настоящим, и, очевидно, она счастлива своим птичьим счастьем.
Я чувствовал всем своим существом это прикосновение к чему-то, мимо чего люди стараются пройти, но к чему я прикоснулся здесь, в избе этого добросердечного русского мужика и его жены, в селе с таким ласковым и теплым названием – Киевец.
22 марта. Сразу после завтрака, поблагодарив теплым словом радушных хозяев за их сердечный прием, отправляемся в путь. Дорога идет лесом. Значительно потеплело, снег стал влажным и тяжело оседал под ногами. Идти стало скользко и неудобно. Под вечер загололедило. А я все думал о том, почему за то время, что мы были в Киевце, мы так и не поинтересовались, а как же звали наших гостеприимных хозяев? Так и ушли мы, не ведая о том, кому принадлежал тот кров, под которым вкушали доброхотную хлеб-соль. А может быть, именно в этом-то и был глубокий и таинственный смысл – были мы просто у русских людей, и все тут!
К исходу дня 22 марта прибыли мы с Леонтьевым в резерв офицерского состава 54-й армии, расквартированный в деревне Ядреево.
23 марта. Утром, приведя себя в надлежащий вид, отправились мы в строевую часть резерва на доклад. Начальник строевой части принял наши документы, спросил, где и как нас разместили, и сообщил, что, вероятнее всего, в ближайшее время мы получим назначение согласно нашей специальности. Я тотчас заявил о том, что аттестован начальником штаба артиллерийско-минометного дивизиона, а потому прошу о направлении меня в любую артиллерийскую или минометную часть.
– В вашей аттестации значится, что вы можете быть использованы в должности адъютанта старшего минометного батальона, – отвечал начальник строевой части, листая мое «Личное дело», – только теперь таких батальонов нет. Они ликвидированы. А все артиллерийские единицы переданы Управлению командующего артиллерией. Судя по всему, вам предложат должность первого помощника начальника штаба полка. Ваше продвижение в звании не задержится, и нужно полагать, в ближайшее время вы сможете рассчитывать на капитана.
– Я по образованию артиллерист и прошу направить меня в любую артиллерийскую часть.
Начальник строевой части возражать не стал и выдал мне на руки предписание явиться в отдел кадров Управления командующего артиллерией по адресу: город Порхов, Пятницкая улица, дом 36.
В тот же день простился я с добрейшим из людей – Александром Михайловичем Леонтьевым и на попутных выехал в Порхов.
25 марта. В отделе кадров УКА принял меня старший помощник начальника отдела кадров капитан Павлов, интеллигентного вида немолодой человек. Выслушав меня, капитан Павлов сказал, что он сочувствует мне и понимает меня. Но для того, чтобы осуществить перевод, необходимо свидетельство о моей профессиональной пригодности как артиллериста, которое может быть выдано только лишь на основании соответствующего экзамена.
– По курсу полевой артиллерии экзамен готов держать немедленно.
Мой ответ понравился капитану Павлову, и он, пригласив еще нескольких артиллеристов, стал гонять меня по системам минометов и орудий малого калибра, по тактике, проверил мои навыки в области стрельбы с закрытых позиций и, наконец, мои способности в работе над планшетом. Капитан Павлов и прочие экзаменаторы остались мною довольны. Они увидели и поняли, что при моем возрасте – 21 год – и звании лейтенант я обнаруживал знания уровня не ниже начальника штаба артиллерийского дивизиона, что соответствовало званию капитана. При явной симпатии ко мне, а может быть, именно в силу этого, экзаменовали они меня строго и с пристрастием. Члены комиссии пожали мне руку и заявили, что такой офицер, как я, вполне достоин возвращения в «лоно бога войны». Капитан Павлов тут же предложил мне написать рапорт на имя командующего артиллерией 54-й армии с просьбой о восстановлении меня на учет по отделу кадров артиллерии. К рапорту тут же было приложено заключение экспертно-экзаменационной комиссии, рекомендовавшей удовлетворить мою просьбу.
26 марта. Позавтракав, я отправился в отдел кадров офицерского состава 54-й армии, расквартированного в деревне Егорьевщина, в 58 километрах от Порхова в сторону фронта.
Идет нудный дождь со снегом. На дорогах раскисшее море глины, воды и льда. Машины буксуют, вязнут в колеях, образуя пробки. Шоферня матерится, требует от попутчиков, без различия чинов и званий, посильной помощи при толкании машин. К вечеру добрался я до Егорьевщины.
28 марта. Этот день назначен мне для представления «самому» – так все тут за глаза величают полковника Черенцова. «Сам» занимает отдельный дом, лучший на селе и в достаточном удалении от помещений для дежурных. День выдался солнечный и ясный. Все вокруг читается как-то особенно контрастно, подчеркнуто резко. На общем фоне мартовского снега группа матросов в бушлатах и бескозырках, в забрызганных грязью клешах смотрится ядовитой черной кляксой. Братишки что-то активно обсуждают и отчаянно жестикулируют. Тут же на лавочке около крыльца сидит пожилой танкист и кавалерийский майор «в усах и шпорах». Ко мне подошел опрятный морской офицер в черной шинели и белом кашне. Мы разговорились, и морской офицер изложил мне суть приказа НКО о немедленном отчислении из пехоты всех специалистов по родам оружия.
– Вы понимаете, – говорил морской офицер, – политика предыдущих лет войны, когда без разбору списывали в пехоту ценных специалистов, привела к тому, что армии нанесен ущерб. Теперь, когда наступательная инициатива перешла в наши руки, стал ощущаться недостаток специалистов по различным родам вооружений. Партия и лично товарищ Сталин приняли правильное решение, и в
