человек — и король Али.
На следующий день, 17 октября 1924 г., шейхи Ибн Лу’ай-йа и Ибн Биджад во главе их 10-тысячного войска, с ружьями, опущенными дулами к земле, вошли в Мекку. Ни насилий, ни грабежей не допустили, и до прибытия Ибн Са’уда удерживали в городе тишину и порядок. Имели место лишь несколько инцидентов, связанных с сожжением ваххабитами кальянов и табака, изъятых ими из кофеен на рынке.
Ибн Са’уд прибыл в Хиджаз через три месяца после взятия ваххабитами Та’ифа. Сразу же отправился в Мекку. Достигнув города (3 декабря 1924 г.), останавливаться в тамошнем роскошном дворце Хашимитов не захотел. Поселился в шатре, разбитом за стенами города; и 5 декабря вошел в Мекку, в одеждах паломника, через Врата мира (Баб ас-Салам).
У короля ‘Али, который перенес свою резиденцию в Джидду, помимо этого портового города, оставались тогда руках еще Мадина (Медина) и Йанбуа’ (Янбо).
По мере расширения влияния Ибн Са’уда в землях Северной Аравии в Москве его действия по собиранию тамошних племен и земель открыто стали уже квалифицировать как деятельность, наносящую «ощутимый удар по политике Англии и ее интересам на Арабском Востоке». Самого же эмира Ибн Са’уда именовали — и лидеры Коминтерна, и вожди большевиков — не иначе как «образцом носителя национальной арабской идеи» (239).
«Наша политика в Аравии, — указывал Георгий Васильевич Чичерин в инструкции (01.11.1924) Кариму Абдрауфовичу Хакимову (1892–1938), первому дипломатическому агенту и генеральному консулу Советской России в Джидде (верительные грамоты королю Хусейну он вручил 9 августа 1924 г.), — должна по-прежнему основываться на национальном моменте, на стремлении арабов к объединению в единое государство» (240).
С учетом успешного продвижения Ибн Са’уда в земли Хиджаза с целью объединения их под своей властью Г. Чичерин, формулируя линию поведения отечественной дипломатиии в Северной Аравии, инструктировал К. Хакимова о необходимости налаживания контактов с эмиром Неджда. «Что же касается нашей внешней политики, — подчеркивал нарком (в письме К. Хакимову от 14.11.1924), — то она сводится к следующему: сохраняя дружественные отношения с Хиджазом, мы, вместе с тем, должны не упускать случая войти в контакт с новой силой Аравии — с Ибн Са’удом» (241).
После перехода Мекки в руки эмира Неджда наркоминдел Г. Чичерин срочно запросил мнение К. Хакимова (телеграммой от 17 декабря 1924 г.) о «возможности завязать отношения» с Ибн Са’удом (242). В ответе наркоминделу К. Хакимов высказывался в том плане, что установление таковых с ‘Абд ал-‘Азизом Аль Са’удом он находит «вполне своевременным» (243).
Реакция Г. Чичерина на соображения К. Хакимова последовала незамедлительно. 5 января 1925 г., в день взятия Джидды в осаду войском Ибн Са’уда, наркоминдел телеграфировал К. Хакимову, что он должен «подготовить почву для установления с ним [Ибн Са’удом] дружественных отношений».
В складывавшихся новых реалиях в землях Верхней Аравии Г. В. Чичерин наставлял К. Хакимова (17.03.1925), чтобы он самым внимательным образом отслеживал развитие ситуации и выстраивал тактику поведения таким образом, чтобы непременно сохранить отечественное представительство в Святой земле ислама. «В близких, кажется, к развязке хиджазских событиях, — писал Г. Чичерин, — нам нужно прежде всего строить нашу тактику так, чтобы сохранить наше агентство и генконсульство… Если ваххабиты возьмут Джидду и изгонят Хашимитов…то нам придется оформить Ваше пребывание там на новом титуле. Всякая возможность остаться и сохранить… базу [советского присутствия] в Аравии должна быть, конечно, Вами учтена и использована»; удержать «дипломатический плацдарм» Советского Союза в Аравии надлежит непременно (244).
«Обстановка на Аравийском полуострове нам представляется в таком виде, — отмечал Г. В. Чичерин в письме К. Хакимову от 27 марта 1925 г., — что мы можем надеяться на более или менее прочный контакт с объединителем Аравийского полуострова. Мы думаем, что, несмотря на все усилия англичан выжить нашу миссию из Аравии, мы сможем — при осторожной и продуманной политике, конечно, — остаться и укрепиться в этой стране, и найти в Ибн Сауде, пожалуй, даже и более прочную, чем в Хашимитах, опору…Хиджаз и Неджд, — подчеркивал наркоминдел, — для нас важны как базы для распространения наших связей на Аравийском полуострове, в Сирии, Палестине и Месопотамии» (245).
Характеризуя линию поведения Англии во взаимоотношениях с Ибн Са’удом, Г. Чичерин указывал, что с «этой неблагоприятной для Лондона силой», стремившейся к объединению Аравии под своим верховенством, что никак не устраивало англичан, они вынуждены были считаться. Правильно оценивая «потенциал Ибн Са’уда» и перспективы его борьбы за Хиджаз, Англия делала все, что только могла, чтобы не просто воспрепятствовать его сближению с Москвой, но и вообще выжить советскую дипмиссию из Аравии, не допустить ее признания Ибн Са’удом вместе с переходом Джидды в его руки.
У англичан к тому времени не оставалось никаких сомнений насчет того, кто окажется победителем в недждско-хиджазской схватке. И 10 октября 1925 г. в лагерь Ибн Са’уда в Бахре (неподалеку от Мекки) прибыл со своим секретарем-палестинцем сэр Гилберт Клейтон (1875–1929). Задача его миссии состояла в том, как рассказывает Маджид ат-Турки, исследователь российско-саудовских отношений, чтобы добиться от Ибн Са’уда «приемлемых для английской дипломатии условий вхождения Хиджаза в состав подчиненных ему территорий». Речь шла, сообщает он, об «окончательном согласовании вопросов демаркации и делимитации саудовско-иракской и саудовско-трансиорданской границы, а таже о решении вопросов, связанных с политическими и экономическими отношениями между государством Ибн Са’уда и двумя хашимитскими политическими образованиями», находившимися под эгидой Англии.
Итогом переговоров стало подписание (1 и 2 ноября 1925 г.) двух документов: соглашений в Бахре и Хадде, касавшихся отношений Ибн Са’уда с Ираком и Трансиорданией соответственно (246). Соглашение в Бахре фиксировало положение, гласившее, что набег любого из племен с территории одной из заключивших соглашение сторон на территорию другой стороны являлся актом агрессии, и племя, совершившее его, подлежало наказанию властями той стороны, с территории которого был совершен набег. Разбором дел, связанных с набегами племен с пересечением границы, установленной между сторонами соглашения, должен был заниматься специальный трибунал, сформированный из представителей обеих сторон. В соглашении подчеркивалось, что в целях выпаса скота племена могли пересекать границу между Недждом и Ираком, но только имея на то соответствующее разрешение официальных властей.
Соглашение в Хадде, устанавливавшее границу между Недждом и Трансиорданией, закрепляло уступку султаном Неджда королю Трансиордании коридора, связывавшего Трансиорданию с Ираком. Категорически запрещалась по нему пропаганда сторонами доминировавших у них религиозных течений и учений на территории друг друга. Это положение соглашения указывало на стремление Трансиордании и стоявшей за ней Англией не допустить проникновения ихванизма в пределы Трансиордании. Присутствовали в хаддском соглашении и положения о получении племенами, жительствовавшими в Трансиордании и Неджде, разрешений для выпаса скота на территориях той или иной из сторон данного соглашения, а также о недопустимости набегов племен, подчиненным сторонам, подписавшим соглашение в
