Хадде, друг на друга. В случае же совершения таковых они квалифицировались актами агрессии и подлежали рассмотрению специальным совместным трибуналом для вынесения по ним решений.
Переговоры Г. Клейтона с Ибн Саудом имели место быть незадолго до перехода в руки Ибн Сауда городов Медина (Мадина) и Джидда, и падения в Хиджазе власти династии Хашимитов. Во время осады Медины шейх Файсал ал-Давиш устроил резню в одном из прилегавших к городу селений, и Ибн Са’уд повелел ему покинуть Хиджаз. Медину Хашимиты потеряли 6 декабря 1925 года. Капитуляцию города принимал вошедший в нее во главе саудовского войска юный принц Мухаммад, шестой сын Ибн Са’уда. Сразу же проследовал к Мечети Пророка, где совершил молитву. Как только новость эта достигла Джидды, то король ‘Али, получив приглашение от брата Файсала из Ирака перебраться на жительство в Багдад, информировал своих министров, находившихся тогда с ним в Джидде, о принятом им решении отречься от престола и покинуть Хиджаз.
17 декабря 1925 г. делегация нотаблей Джидды во главе с упоминавшимся уже в этой книге Хаджжи ‘Абдаллой ‘Алирезой отправилась из Джидды в Рахму, в маленькую в то время деревушку в 10 км от Джидды, где располагалась ставка Ибн Са’уда, чтобы обговорить с ним условия сдачи города. Кстати, решение не штурмовать Джидду, где размещались дипломатические миссии, а взять ее в осаду и заставить сдаться Ибн Са’уд принял еще в начале 1925 г., на специально созванной им встрече (маджлисе) вождей находившихся в союзе с ним племен. Многие из них, заметим, настаивали на незамедлительной атаке на город и захвате его силой (247).
Обстановка в Джидде была тогда крайне напряженной. Король ‘Али, отрекшись от престола, покинул Джидду 20 декабря 1925 г., на борту британского судна «Cornflower». Супруга М. Аксельрода, как пишет саудовский исследователь Ат-Турки, рассказывала впоследствии, что они «ощущали опасность» и во время почти годичной осады Джидды войсками Ибн Са’уда (с начала января по конец декабря 1925 г.), и в канун состоявшегося 24 декабря 1925 г. его торжественного въезда в Джидду. Испытывали сотрудники советского консульства «затаенное, — по ее выражению, — волнение» и когда Ибн Са’уд объезжал иностранные диппредставительства в Джидде. Их обеспокоенность, говорила она, сохранялась до тех пор, пока Ибн Са’уд не посетил советское генконсульство. До этого, 23 декабря, состоялись его встречи с главами знатных семейств города и прием иностранных представителей. Мероприятия эти проходили в шатрах, разбитых за стенами Джидды, в садах Кандара, как называли местные жители располагавшиеся там сады и жилой комплекс, принадлежавшие торговому семейству Саккаф. Хаджжи ‘Абдалла ‘Алиреза вручил Ибн Са’уду ключи от города и сказал, что его полномочия как губернатора закончились. На что Ибн Са’уд ответил, что они только начинаются. Присутствовал на приеме том и К. Хакимов, которого сопровождал первый секретарь консульства М. Аксельрод. Встревоженность советских дипломатов объяснялась тем, отмечает Ат-Турки, что одним из условий, как им стало известно, признания английским правительством Ибн Са’уда новым правителем Хиджаза являлось «удаление из Джидды официального представителя Советского Союза» (248).
Сделать это бриттам, как они не старались, не удалось. И причиной тому — Карим Хакимов, присущее ему профессиональное чутье дипломата. Он вовремя и абсолютно точно смог разобраться в обстановке, складывавшейся тогда в Хиджазе, и еще осенью 1924 г. завязать тайную переписку с Ибн Са’удом, а в апреле 1925 г. умно организовать поездку в Мекку — для личной встречи и беседы с Ибн Са’удом. Проходила она открыто, по согласованию с тогдашними официальными властями Хиджаза, под благовидным предлогом совершения умры (малого хаджжа) в Мекку. Более того, — совместно с персидским и голландским консулами-мусульманами. И потому никаких замечаний и обвинений со стороны англичан в нарушении Советским Союзом дипкорректности в отношении правителя Хиджаза, как бы того они не хотели, вызвать не могла.
События разворачивались так. Еще в октябре 1924 г. К. Хакимов через доверенного ему человека смог передать Халиду, командующему войсками Ибн Са’уда, письмо следующего содержания: «Правительство СССР, провозгласившее и со всей полнотой осуществляющее принципы полной самостоятельности мелких национальностей, назначив меня своим представителем в Королевстве Хиджаз, где мы имеем обычные интересы, установило дружеское сношение с частью народа Аравии. Пользуюсь присутствием Вашего Превосходительства в Мекке, чтобы просить довести до сведения Его Величества султана Неджда, что мы не видим препятствий к установлению дружеских сношений между обеими странами и полагаем своевременным обмен мнениями по этому вопросу» (249).
26 марта 1925 г. К. Хакимов телеграфировал в НКИД, что «под предлогом исполнения религиозных ритуалов» он мог бы отправиться в Мекку, что «дало бы возможность установить прямой контакт с Ибн Саудом» (250). Отвечая на эту телеграмму (30 марта), наркоминдел писал, что против его поездки в Мекку «под видом богомольца» возражений не имеется. Акцентировал внимание К. Хакимова на том, чтобы он, «соблюдая политическую осторожность, использовал эту поездку для установления связей с Ибн Саудом и выяснения его намерений» (251).
Рано утром 10 апреля 1925 г. К. Хакимов в компании с персидским и голландским консулами-мусульманами отправился в Мекку. Вечером того же дня встретился с Ибн Са’удом и «имел с ним продолжительную беседу». Докладывая в Москву о результатах встречи, информировал, что в ходе состоявшегося разговора он поднимал вопрос об установлении нормальных двусторонних отношений. На что Ибн Са’уд отвечал, что вопрос этот считает «в принципе решенным в положительном смысле». Вместе с тем, говорил, что «практическое его осуществление тесно связано с положительным исходом текущей войны». Ибо в противном случае он не сможет принять у себя не только большевиков, которых во многих странах побаиваются, но и «вообще кого-либо через голову англичан» (тогда еще действовал его договор с ними от 1915 г.) (252).
В этом донесении К. Хакимов сообщал также, что его переговоры с ‘Абд ал-‘Азизом Аль Са’удом, с которым он встречался дважды, «выявили заинтересованность» Ибн Са’уда в «посещении Мекки паломниками из СССР». Паломничество, в том числе мусульман из России, отмечал К. Хакимов, являлось важной статьей дохода и властей, и жителей Хиджаза, и поэтому данный вопрос представлял повышенный интерес для Ибн Са’уда. «Его предложение сводилось к тому, — указывал К. Хакимов, — что он примет от нас официальное лицо, которое займется защитой интересов наших паломников во время хаджжа». Карим Хакимов, как следует из его донесения, высказывался в том плане, что «массовое и организованное участие наших мусульман в паломничестве… возможно лишь в случае установления между СССР и Эр-Риядом нормальных двусторонних отношений, при которых официальные лица СССР могли бы нести функции по защите интересов наших граждан» (253).
Г. Чичерин высоко оценил работу, проделанную К. Хакимовым в Мекке. «Столь удачно организованная и проведенная Вами поездка в Мекку, — писал наркоминдел (18.06.1925), — значительно обогатила нашу информацию о
