"Я был последний, - мелькнуло у Андрея. - Кто же это?"
Из-под кипы шелка выбрался, чертыхаясь, Лютиков. Где-то поблизости снова затрещал автомат. Как лохматый оранжевый клубок, блеснуло пламя разрыва гранаты, высветив корявые стволы деревьев.
- Ложись! - громким шепотом приказал Андрей - Эт-т да! - упав рядом и задыхаясь от волнения, произнес Лютиков. - Хотел меня, как гуся...
В той стороне, где разорвалась граната, ухнул филин.
- Наши это, - Лютиков приподнялся, коротко свистнул.
Из черноты леса появился Власюк. Согнувшись, он тащил кого-то. Андрей заметил ноги в маленьких ботинках, ящик рации.
- Что?.. Радист?..
- Влипли... Я гранатой.
Издали послышались выкрики немцев. Стал бить пулемет короткими, частыми очередями. Пули, ударяясь о землю, лопались, брызгали яркими искрами.
- Разрывными лупят, - присев и держа на спине радиста, хрипел Власюк. Грузовики там. Целая колонна... Уходить надо!
Пробежав метров тридцать, Андрей остановился.
Словно прислушиваясь к чему-то в глубине земли, лежал десантник. Рот его был приоткрыт, и тускло поблескивал металлический зуб, а возле уха запекшейся кровью чернело пулевое отверстие.
- Прохоров, - узнал его Лютиков.
- Давай, давай! - проговорил Власюк. - Убит, не видишь?
Минут через двадцать они спустились в заросший дикой малиной овражек. Лес медленно просыпался. На верхушках деревьев трепетал розовый отсвет зари.
Власюк, с трудом переводя дыхание, опустил радиста на землю, бросил немецкий автомат.
- И трофей захватил... Живем, лейтенант. Ушли!
- А если бегут следом? - оглянулся Лютиков.
- Такой лес чесать и дивизии мало... Штаны подмокли, стратег?
Власюк отстегнул ремни на груди радиста и, приподняв его, снял рацию. Сумка была издырявлена, внутри что-то звякнуло.
- Жив? - спросил Андрей, глядя на бледное лицо радиста.
- Оглушило, - сказал Власюк, - Радист у нас того, лейтенант...
- Что?
Власюк молча стянул с головы радиста шлем, и длинные светлые женские волосы рассыпались по траве.
- Эт-т да, - вытаращил глаза Лютиков.
- Я уж тут понял, - сказал Власюк. - А тащил и не мог угадать, чего в карманы гимнастерки напихано.
Вроде бы мячики тугие.
- Как же теперь? - вздохнул Андрей. - И где остальные ребята?
- Живые найдутся... А тебя куда чмокнуло? - спросил Власюк у Лютикова.
- Да вот, - Лютиков часто заморгал веками, оттянул порванную сзади штанину. - Жигануло малость.
- Чего ж орал в самолете?
- Так припекло...
Власюк отстегнул флягу. Зубами выдернув пробку, он сдавил пальцами щеки девушки так, что губы ее приоткрылись. Как бы для пробы, торопливо глотнув из фляги, он стал медленно лить булькающую жидкость ей в рот. Она дернулась, поперхнулась и раскрыла глаза.
- О-ой, - темные зрачки ее вдруг испуганно расширились. - Где я?
- В лесу...
Рукой она быстро ощупывала ворот комбинезона.
- Чего ты? - усмехнулся сержант. - Все на месте.
- Фу? - радистка сморщилась, видно, лишь теперь ощутив во рту вкус и запах водки.
- Это не фу, а горилка.
- А рация... Где рация? - опять испуганно заговорила она, шаря ладонями по траве.
- Ты глянь, - сержант подвинул к ней ящик рации.
Едва открыв сумку, радистка закусила губу.
- Испортили... Все разбито.
- Повезло, - сказал Власюк. - Иначе б осколки тебе достались.
- Как вы? - спросил Андрей. - Можете идти?
- Ну? - кивнула она и ладонью тронула свой подбородок. Нижняя губа у нее была толще, и это придавало лицу выражение обидчивого, упрямого ребенка.
"Еще заплачет сейчас, - подумал Андрей. - И глаза у нее косят... Ну, как теперь быть, что с ней делать?
Соображали там, в штабе, когда посылали, или обалдели все?.."
Радистка натянула шлем и опять стала похожа на мальчишку.
- Меня зовут Ольгой, - тихо проговорила она.
- А меня зовут лейтенант! - с накипевшим раздражением бросил Андрей. Пошли, Власюк!
- Как же теперь без рации? - спросила Ольга.
Андрей не ответил, думая о том, что из одиннадцати человек уцелело четверо, рации нет, и ни комбриг, ни сам командующий фронтом больше ничего не прикажут, не посоветуют. Все теперь надо решать самому.
Они выбрались из кустов малины и пошли на юг.
Радистка слегка прихрамывала.
- Может, других в сторону унесло, - сказал, оглядываясь, Лютиков. Прохорова только видели.
- Тебя никуда не унесло! - рассердился Власюк. - Гитлер знал, в какое место осколок влепить, чтоб соображение было.
- Нет в тебе шарману, сержант. - Лютиков покосился на радистку и вздохнул.
С востока далеким глухим рокотом изредка накатывалась война. Лучи солнца, точно узкие полосы раскаленного добела железа, пробивали сырой холодок, застоявшийся в сумраке густой чащи. Посвистывали, радуясь тихому утру, птицы - им не было дела до беспокойно озиравшихся людей, бредущих куда-то и не замечавших красоты жизни.
"Да, влипли, - размышлял Андрей. - Сережка был прав... И девчонка еще здесь. Без комбинезона, наверное, она совсем хрупкая. С ней хорошо танцевать...
Фу, черт, какие дурацкие мысли лезут!"
Под ногами мягко шуршали прошлогодние жухлые листья.
X
Желудев стоял у пенька, когда бойцы притащили на шинели пленного.
- Кладите здесь, - распорядился Волков.
Телефонист ложкой выскребывал что-то из котелка. Другой котелок стоял на пеньке. Аппетитный запах борща висел над полянкой.
- Кто он такой? - спросил Желудев. - Документы есть?
Волков отдал комбригу солдатскую книжку.
- Та-ак... Ганс Хааге. Разведывательный батальон 6-й армии.
Упираясь ладонями в землю, солдат приподнялся.
Обмотанные бинтами ноги лежали, как два толстых полена, глаз его заплыл фиолетовым кровоподтеком, на худом лице, под носом и в уголках распухших губ, запеклась кровь.
- Эка разделали! - сказал Желудев.
- Да царапался, - разъяснил боец. - Стреляного уже взяли, а царапался, что кошка.
Желудев наклонился, вглядываясь в лицо пленного.
- Werden Sienun spreehen? [Говорить будете? (нем.)] - спросил он.
- Ja, ja... [Да, да... (нем.)] Господин... оберет... - запинаясь, отвечал солдат, увидев его петлицы. - Я... Вена.
- Австриец? - удивился Желудев. - Гитлер оккупировал Австрию, и за него теперь деретесь?
Солдат, видно, не понял это.
- Гитлер?.. Ja, ja... Австрия...
Комбриг заговорил по-немецки, вставляя и русские слова. Пленный отвечал также наполовину немецкими, наполовину исковерканными русскими словами.
И Волков улавливал смысл разговора.
Когда Желудев спросил, много ли немецких танков здесь, пленный умолк.
- Есть солдатский честь, - выдавил он, а потом глухо спросил, расстреляют ли его. Комбриг молчал, и пленный добавил, что русским завтра "сделают котел".
