Аль Са’уда имело важное значение для укрепления его международного положения — побудило к тому же Англию и другие державы. Признание ‘Абд ал-‘Азиза Лондоном, отмечал К. Хакимов, «носившее довольно поспешный характер, можно рассматривать даже как вынужденное» (265).
2 апреля 1926 г. Г. В. Чичерин отправил Ибн Са’уду письмо, в котором выражалось удовлетворение по поводу оформления нотами 16 и 19 февраля 1926 г. дипломатических отношений СССР с государством, созданным Ибн Са’удом. «Мы убеждены, — отмечал наркоминдел, — что стоящие перед Вашим Величеством огромной важности задачи в области внутренней и внешней политики…будут с успехом выполнены на благо арабского народа…Дружественные же отношения, столь счастливо установившиеся между двумя странами, будут все больше укрепляться на благо арабского народа и народов Союза Советских Социалистических Республик» (266).
В ответном письме наркоминделу Ибн Са’уд «выражал удовлетворение по поводу дружеских отношений, установившихся между двумя правительствами».
СССР, повествует в своем исследовании взаимоотношений Москвы и Эр-Рияда саудовский историк Маджид ат-Турки, «стал первой внешней по отношению к региону страной, заявившей о том, что, „руководствуясь правом самоопределения народов“, она стремится к установлению нормальных дипломатических отношений с правительством короля ‘Абд ал-‘Азиза» (267). Для короля Ибн Са’уда, подчеркивает он, было «важно утвердить независимость созданного им политического образования». Установление дипломатических отношений с СССР Ибн Са’уд «рассматривал как шаг в направлении становления его образования в полноправный субъект международных отношений», стремился тем самым добиться международной политической поддержки.
Рассуждая о тех целях, что преследовала Москва, идя на признание Ибн Са’уда и оформление с ним дипломатических отношений, Ат-Турки приводит мнение на этот счет Салаха ад-Дина ал-Мухтара, которого он называет автором-составителем «официальной национальной истории». «Видимо, — цитирует он его слова, — целью действий большевиков было стремление поднять восстание народов против франко-британского присутствия в регионе и добиться расположения арабских лидеров того времени. Король ‘Абд ал-‘Азиз являлся одним из наиболее ярких среди них» (268). Новое государство, основанное Ибн Са’удом, замечает он, представляло интерес для Москвы «еще и потому, что оно занимало особое место в исламском мире в силу того, что на его территории располагаются мусульманские святыни».
Записки и инструкции Г. Чичерина, адресованные К. Хакимову по вопросам перспектив развития отношейний короля Ибн Са’уда с Москвой и Лондоном, свидетельствуют, что он внимательно наблюдал за деятельностью короля Ибн Са’уда и политическими процессами на Аравийском полуострове. Наркоминдел не исключал, что, признав в изменившейся обстановке в Верхней Аравии ‘Абд ал-‘Азиза королем Хиджаза, англичане в то же самое время «могли вести против него всяческие подкопы, — как он выражается. — И стремиться урезать его силу и экспансию, в том числе путем тайного или открытого натравливания на него шейхов аравийских племен». На вероятность именно такого поведения Англии в отношении Ибн Са’уда нарком обращал особое внимание К. Хакимова. При этом подчеркивал, что, «раскрывая ему [Ибн Са’уду] глаза на направленные против него английские интриги», существовала возможность «самим приобрести на него влияние» (269).
Формат советской политики в Хиджазе на тот период времени Г. В. Чичерин кратко и ясно изложил в письме нашему полпреду в Турции Якову Захаровичу Сурицу (1882–1952). «Учитывая всю гамму фактов довольно не простой ситуации в Аравии, а также задачи собственной политики в восточных делах, — отмечал Г. В. Чичерин, — главными составляющими нашей позиции в хиджазском вопросе выступают на сегодняшний день следующие: 1) Основой нашей политики является поддержка национально- освободительного движения. Ибн Сауд создал национальное государство, которое стремится освободиться в максимальной степени от английского влияния. Эти стремления Ибн Сауда мы должны поддерживать. 2) Ибн Сауд господствует над территорией, где находятся Священные места мусульман, и пытается использовать это обстоятельство для получения помощи от мусульманского мира. Поскольку эта помощь может усилить эмансипацию Сауда от влияния империалистических держав, мы не должны возражать против подобной политики Сауда». Нельзя преувеличивать зависимость короля ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда от англичан, указывал наркоминдел, и недооценивать тот факт, что он «стремится освободиться от английской опеки», равно как и то, что «дальнейшее его усиление противоречит английским интересам» (270).
Информируя о деятельности в Хиджазе советского дипломатического представителя К. Хакимова, английский и египетский консулы в Джидде докладывали, что акцент в беседах с представителями тамошней новой власти, согласно полученным ими сведениям от своих агентов, «мозговитый Хакимов» делал на возможности увеличения числа паломников из Советского Союза — до 10 000 человек. И эти слова его «звучали приятнейшей музыкой для ушей хиджазских властей» (271).
Ознакомление с архивными документами позволяет говорить о том, что в достижении своих внешнеполитических целей большевики не прочь были использовать имевшийся в их руках «мусульманский инструментарий», как они его называли, в том числе хаджж в Святые места ислама в Мекке и Медине паломников-мусульман из Советской России.
Вопрос «О паломничестве граждан СССР в Мекку» обсуждался на заседании коллегии НКИД 13 февраля 1926 года. В решении, принятом на нем, говорилось о целесообразности использования паломничества, в том числе организации специальной поездки в Мекку группы мусульманских деятелей СССР, «в целях политической обработки зарубежного мусульманства» (272).
В записке Г. В. Чичерина, направленной им в тот же день (13.02.1926) в ЦК ВКП(б), нарком писал: «Некоторые органы ОГПУ склонны мешать движению мусульманских паломников из СССР. Из этого получается, что паломники из СССР передвигаются контрабандным путем через Афганистан и Индию, где попадают под враждебное влияние». Коллегия НКИД считает, что препятствовать движению паломников к Святым местам не следует. Предложение НКИД: «Не мешать хаджу [хаджжу], а использовать хадж», направляя в Святые места ислама «под видом простых паломников влиятельных в мусульманской среде лиц, которые могли бы проводить там желательную нам политическую линию» (273).
НКИД выступал за то, что перевозить мусульман-паломников из Советского Союза на советских пароходах, а для «придания рентабельности» паломническим рейсам в Красном море разрешить доставлять на советских паломнических судах пилигримов-мусульман из иностранных портов, лежавших на пути наших судов.
Слегка опережая хронологию повествования, но абсолютно в русле рассматриваемой нами темы, отметим, что 26 апреля 1928 г. на основании соответствующих рекомендаций НКИД Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление «О перевозке морем паломников-мусульман из портов СССР в порты Геджаса [Хиджаза] и обратно» (274).
Первые «организованные мусульмане-паломники из СССР», как они фигурируют в документах НКИД, прибыли в Джидду в мае 1928 г., на двух пароходах — «Тобольск» (из Батуми) и «Теодор Нетте» (из Одессы) (275).
Начиная с 1929 г., советские пароходы принимали участие и в доставке йеменских паломников (из Ходейды в Джидду). Среди судов, специализировавшихся на таких перевозках, чаще других упоминается в архивных документах пароход «Ильич». Курировал транспортировку паломников из Йемена сотрудник ОГПУ Наум Маркович Белкин, работавший в то время в Ходей-де, а до этого служивший в советской дипмиссии в Джидде (276).
Участие
