я работаю. Я объяснил то же, что и следователям после демонстрации: внештатный референт. Недели через две меня вызвал инспектор Черемушкинского отделения милиции, который занес все сведения о моей работе и источниках заработка в протокол. Вскоре снова явился участковый и на сей раз ультимативно потребовал, чтобы я устроился на работу. В противном случае, сказал он, против меня будут приняты меры как против тунеядца. Он требовал от меня, чтобы я устроился именно в ВИНИТИ. Я объяснил, что там нет штатных референтов. По правде говоря, я работал там незаконно, так как по положению ВИНИТИ могло давать переводы только уже работающим или же пенсионерам. Тогда участковый сказал, что милиция сама обратится в ВИНИТИ, чтобы меня трудоустроили. Я сказал, что если они это сделают, то я сразу потеряю там работу.
Надо было что-то срочно предпринимать. В юридической консультации профсоюзов меня ознакомили с инструкцией, согласно которой внештатная работа сохраняет право на трудовой стаж, и этот статус является законным. Уже во время демонстрации я стал догадываться, что существует конфликт между милицией и ГБ, и что, вероятно, милиция и спровоцировала демонстрацию, чтобы показать, что ГБ распустило евреев. Исходя из этого предположения, я написал жалобу в милицию с копией в ГБ в расчете вызвать их столкновение, если действительно такой конфликт имеется. Если же его нет, я ничего не терял. Я, в частности, писал:
«Мне трудно поверить, что в моем случае намеренно стремятся создать конфликтную ситуацию, к которой я лично не стремился до сих пор по целому ряду причин. Я был бы рад убедиться, что возникшая ситуация является плодом недоразумения, ибо, если она будет развиваться и далее, она сможет только принести вред, а не пользу интересам государства, которое призвано защищать как МВД, так и КГБ».
Отослав письмо, я позвонил в отделение милиции. Начальник мне сказал, что действует по команде свыше и что он еще раз проверит дело, но если снова получит команду, то церемониться со мной не станет.
В это время начались необычайные вещи, наэлектризовавшие отказников. Человек пятнадцать, в том числе и меня, вызвали в ОВИР. Я уже не ждал разрешения и готовился к длительному ожиданию.
22 ноября меня принял человек с вкрадчивыми вежливыми манерами. Это и был легендарный Леонтий Кузьмич, которого одни считали полковником ГБ, а другие генералом. С ним вместе с кабинете был заместитель начальника Московского ОВИРа майор Золотухин, который молчал.
Кузьмич назначил день, когда комиссия ОВИРа вынесет решение по моему делу; по его мнению, решение будет положительное, ибо, как он объяснил, есть понимание того, что к настоящим секретам я доступа не имел. Примерно в таком же духе Кузьмич говорил и с другими. Не всем он обещал немедленное решение, но и в таких случаях обещал внести ясность.
Дальше началось и вовсе уж непонятное. 25 ноября мне позвонил заместитель начальника районного отделения милиции и исключительно дружелюбно попросил извинения:
— Наши товарищи допустили ошибку. Вы же работаете внештатным референтом? Ну и прекрасно! Имеете право на стаж? Замечательно! Работайте на здоровье! Вы приносите обществу пользу. Живите спокойно и не беспокойтесь.
Но это было не все. 28 ноября раздался звонок из ГБ. Сотрудник, назвавшийся Александровым, сердито спросил меня, почему я обратился с моим письмом также и в ГБ.
— Я полагал, — соврал я (на самом-то деле я полагал обратное), — что между действиями милиции и КГБ есть некоторая связь...
— Никакой такой связи нет, — отрезал «Александров», — и впредь на неправильные действия милиции следует жаловаться в прокуратуру. Нам бы очень не хотелось с вами встречаться.
Происходила схватка между ГБ и милицией. На самом деле число участников схватки было больше.
Я со дня на день ждал разрешения. 7 декабря я явился в ОВИР. Комната, куда меня вызвали, была полна старшими офицерами МВД. Хозяином был генерал-лейтенант Сорочкин. Золотухин был, а вот Кузьмича не было... Вообще не было людей в штатском. Сорочкин не церемонился:
— Комиссия, рассмотрев ваше дело, решила вам отказать...
— Простите, но неделю назад в этой же комнате мне было сказано, что я скорее всего получу разрешение...
— Кто вам это сказал?!
— Как кто? На вашем месте сидел человек вместе с товарищем Золотухиным.
— Никого здесь не было!!!
Золотухин молчал.
— Как так не было?
— Ничего нам об этом не известно! — твердо сказал Сорочкин.
— А если, спустя некоторое время, на ваше место сядет кто-нибудь и скажет, что вас здесь не было? — разозлился я.
Высшие офицеры заволновались:
— Прекратите такой тон!
— Я вас не просил о разрешении. Зачем меня нужно было выводить из равновесия и внушать надежды?
Такой же фокус был разыгран с другими. Евреи решили, по обыкновению, что это игры властей с целью липший раз поиздеваться. У меня было достаточно здравого смысла и уже и опыта, чтобы убедиться, что это не игра, а схватка двух сил, одна из которых мешала другой. Кузьмич от имени ГБ в молчаливом присутствии сотрудника МВД Золотухина пообещал, а Сорочкин от имени заклятого врага Андропова министра Щелокова переиграл Кузьмича и даже не пустил его на заседание комиссии.
Я понял и другое. Меня прямо провоцировали на какие-то действия. Не считая демонстрации, я еще ни в чем не участвовал. Раз так, решил я, буду действовать. Спустя несколько дней мне позвонил Виталий Рубин;
— Поздравляю!
— Что случилось?
— Я о твоей статье в «Нью-Йорк ревью оф букс».
— Какой еще статье?
— О книге Юрия Иванова.
— Как? Когда?
— 16 ноября. Это очень престижный журнал.
Виталий, в отличие от многих, был всегда рад чужой удаче.
Были и такие, которые воспринимали чужую удачу, как личное несчастье.
И голос, запрятанный в трубке,
Рассказал мне, что на Ришельевской,
В чайном домике генеральши Клеменц,
Соберутся Семка Рабинович,
Петька Камбала и Моня Бриллиантщик.
Эдуард Багрицкий
В конце декабря большая группа евреев была арестована на две недели за демонстрацию у Президиума Верховного Совета. Я в демонстрации, по обыкновению, не участвовал. Вдруг Веру, уже вернувшуюся на работу в поликлинику, вызвали к главному врачу; в кабинете сидели парторг и представитель райкома партии. Ее обвинили в том, что она демонстрировала у Президиума... Она объяснила, что не была и не могла быть там, а заодно спросила, как могло возникнуть такое обвинение, когда всех участников
