Далее случилось то, что я и предвидел. Нарбут, которому поручили доставку корреспонденции, был задержан на границе. То же самое случилось и с Кохановским. Он вез послание жителям Галиции, в котором по неосторожности поставили фамилии многих галичан. У обоих все бумаги были изъяты пограничниками.
Провал проекта, компрометация многих уважаемых граждан, гонения и преследования по всей стране – вот что стало результатом этой необдуманной и безответственной инициативы.
Наконец, я уехал в Брюссель с твердым намерением вернуться в Париж сразу же после возвращения из Италии генерала Бонапарта.
Услуги французскому правительству, оказываемые польскими легионами, увеличение их численности за счет поляков, желающих нести службу в армии, грядущие перемены в правительстве Франции, недолговечность мира с Венским двором, возможность объявления войны со стороны России несмотря на миролюбивую риторику императора Павла – все эти факторы еще поддерживали во мне веру в благоприятный исход нашего дела. Такая перспектива обнадеживала, но она была где-то далеко-далеко… А пока… Лишенный всякой надежды на возвращение на родину, вдали от семьи, без средств к существованию, я не располагал никаким иным противоядием от всех бед, обрушившихся на меня, кроме терпения. В чем я находил утешение, так это в уверенности, что я сделал то, что мне велел долг.
В Брюсселе я получил новости, которые меня окончательно доконали. Польские военные в Валахии и Молдове нарушили данное мной указание от имени Обера дю Байе о недопущении никаких действий без получения на то соответствующего разрешения. Около сотни поляков во главе с Дениско перешли границу с Галицией и попытались совершить налет, за что и были наказаны. Они попали в окружение австрийских войск. Пятнадцать бойцов с оружием в руках погибли. Двенадцать человек были взяты в плен и тут же повешены. Остальные вместе с командиром сбежали в Молдову.
До меня дошли сведения, что не кто иной, как Обер дю Байе поручил Дениско провести эту операцию, цель которой состояла в том, чтобы проверить состояние боеготовности австрийцев в Галиции. Никаких подтверждений этому я не получил, и мне тяжело поверить в такую версию. Между тем совершенно точно известно, что посол Обер дю Байе вызывал к себе в Константинополь Дениско, который после возвращения в Бухарест и предпринял эту дерзкую, безрассудную вылазку. Никакой пользы от этого не было, зато пострадали многие жители Галиции. Сотни людей были арестованы и в оковах доставлены в венские тюрьмы, где они подвергались пыткам и долгие годы томились в неволе.
Много лет спустя я узнал, что после этой глупой выходки Дениско поехал в Константинополь и попросился на прием к послу России. Он покаялся в содеянном и пытался оправдаться за свой поступок, совершенный в состоянии крайней безнадежности и отчаяния. Получив от посла письмо в свою поддержку, Дениско отправился в Петербург, где был представлен самому императору Павлу. Монарх принял его весьма благосклонно и одарил огромным земельным участком с сотнями крестьян, дабы возместить убытки за потерянные владения в Польше.
Дамбровский, как отмечалось выше, перешел на службу к русским. Остальные военные из Валахии и Молдовы возвратились на родину либо поехали в Италию и пополнили там польские легионы.
А гражданин Барс все никак не мог забыть проект о созыве сейма в Милане. Я получил от него в Брюсселе обращение, подписанное многими офицерами польских легионов. Мне, Выбицкому и Мневскому предлагалось приехать в Ломбардию и сформировать там ядро национального представительства. Это послание было датировано 3 мессидора.
К тому времени Мневский уже уехал из Парижа поближе к прусской границе. Я же не собирался покидать Брюссель до возвращения генерала Бонапарта в столицу и только после этого намеревался определиться со своим решением. Так что в Милан поехал один Выбицкий.
Из частной переписки я узнал, что генерал Зайончек недавно был назначен комендантом города Брешиа. Ему приказано сформировать шестнадцатитысячный корпус национальной гвардии и линейные войска из шести тысяч штыков. Генерал Домбровский представил Бонапарту всех польских офицеров, несущих службу в Италии. Наполеон тепло приветствовал поляков.
Я с удовольствием читал сообщения о продвижении по службе наших военных в составе польских легионов. Некоторые офицеры, как, например, Зимирский, Хамант и другие, которых я хорошо знал и интересовался их судьбой, дослужились до самых высоких воинских званий. Одним словом, все новости о наших легионах, которые приходили ко мне прямо из Милана либо из Парижа, доставляли мне радость и не давали угаснуть последним надеждам.
Во время моего пребывания в Брюсселе я узнал, что 17 октября 1797 года в Кампо-Формио подписан мирный договор между Французской республикой и Австрией. Отныне австрийский император признавал границами Франции ее естественные пределы: Рейн, Альпы, Средиземное море, Пиренеи и океан. Он давал согласие на то, чтобы Цизальпинская республика была образована из Ломбардии, герцогств Реджио, Модены, Мирандолы, из трех легатств, отнятых от Папской области – Болоньи, Феррары и Романьи, из Вальтелины и части венецианских владений на правом берегу реки Адидже. Австрийский монарх также уступил Брайсгау. Тем самым его наследственные земли удалялись от французских границ. Было условлено, что важный плацдарм Майнц будет передан французским войскам по военной конвенции, которую подпишут в Раштатте французский уполномоченный и граф фон Кобенцль.
Бонапарт доверил доставить Кампоформийский договор в Париж генералу Бертье и знаменитому Гаспару Монжу, члену комиссии наук и искусств в Италии. Подписание мирного договора в Кампо-Формио для Директории стало неожиданностью. Более того, этот документ показался ей не очень удачным, и она не торопилась его ратифицировать. Однако общественное мнение взяло верх, и вскоре все согласились, что условия мирного договора с Австрией весьма выгодны французскому правительству, и было решено утвердить все подписанное генералом Бонапартом.
В Брюсселе я узнал и о смерти короля Пруссии Фридриха Вильгельма II. Он скончался 16 ноября 1797 года.
После подписания договора в Кампо-Формио у меня уже не оставалось сомнений, что либо по собственной инициативе, либо по решению Директории генерал Бонапарт появится во французской столице. И я стал собираться в Париж, но непредвиденный случай задержал мой отъезд из Брюсселя.
Я обратился к мэру с просьбой о выдаче паспорта. Однако он предупредил меня, что без разрешения парижской полиции никто не сможет выдать мне такой документ. Через две недели мэр сообщил, что в Брюсселе я могу оставаться столько, сколько пожелаю, а получить разрешение на въезд в Париж можно лишь при наличии справки от одного из членов Директории либо от министра Французской республики, который знает меня лично. Я был в полном замешательстве. Польской депутации в Париже уже не было. Неразбериха, царившая в столице между членами правительства, а также перемены в министерствах не позволяли остановить свой выбор на чиновнике, к которому можно было бы обратиться. К счастью, в Париже теперь находился бывший посол Французской республики в Константинополе Вернинак[75]. Ему я и послал свое письмо, и вскоре получил справку следующего содержания:
«Я, нижеподписавшийся, довожу до сведения гражданина Сотена, министра полиции Французской республики, что познакомился с польским патриотом Михалом Огинским в Константинополе во время исполнения дипломатической миссии в Оттоманской империи. Гражданин Михал Огинский представлял в этой стране интересы своих соотечественников, которые являются друзьями Французской республики и врагами угнетателей своей страны. Вышеупомянутый гражданин пожертвовал свое огромное состояние на алтарь свободы и независимости отечества. Россия объявила его вне закона. Мне представляется, что всеми своими деяниями гражданин Михал Огинский заслужил право на благорасположенность и сочувствие французских властей. Париж, 10 фримера VI года республики.
Р. Вернинак».
Я передал эту справку мэру Брюсселя, через несколько дней получил паспорт и 2 декабря 1797 года уехал в Париж.
6 декабря, завершив одну из самых блестящих кампаний в Италии, генерал Бонапарт возвратился в Париж. Теперь вся Италия оказалась под властью Франции. По французской политической модели в Италии недавно были созданы две новые республики. Император и князья Империи признали Французскую республику. Только в виде контрибуции Франция получила от Италии более ста двадцати миллионов. Национальный музей обогатил свои фонды за счет шедевров искусства, доставленных из Пармы, Флоренции и Рима. Их стоимость оценивали более чем в двести миллионов. Корабли, захваченные в Генуе, Ливорно и Венеции, укрепили мощь военно-морского флота Франции. Тулонские эскадры держали под контролем водные просторы Средиземного моря, Адриатики и Ближнего Востока. Новый торговый путь открылся через Альпы для товаров из Лиона, Прованса и Дофине. Эти удивительные результаты одной-единственной военной кампании, которая продолжалась всего лишь два года и принесла столько ярких побед, вызывали восхищение и уважение всей Франции к тому, кому она была обязана таким успехом.
