Потом приезжала к нам группа “Алоэ”. А у Бычкова как раз на носу был фестиваль, на котором им позарез надо было сыграть, и им нужна была скрипка. Я с ними поехала, мы сыграли, а после этого вписывались все вместе в одной квартире, и Дрантя туда же попал. После этого вроде созрела идея играть, но у меня была сессия, и я опять уехала. А в третий раз мы встретились уже совершенно случайно: я была в Харькове, билетов на Воронеж не было, и я поехала в Москву. И там был клуб “Перекресток” – я вообще ничего про него не знала, буквально с улицы зашла. И тут в этот “Перекресток” заходит случайно и Дрантя – такая встреча судьбоносная получилась. Мы тут же, вот буквально тут же, начали репетировать. И на следующий день у нас уже была программа минут на сорок, а после этого уже практически и не менялось ничего. Что шло, мы сразу сыграли, и после ничего не менялось, представляете?
Александр Литвинов (Веня Дркин)
Месяц жил в театре “Перекресток”, присматривался, чинил двери им, подметал, короче, бред всякий. Потом меня вставили в программу, где мы пели вместе с Геной Жуковым на пару. Здоровски было. И вроде как с этого все началось. А потом мы с группой “Алоэ” приехали на московский рок-фестиваль в декабре. Я как бы просто с ними ходил, но пару клубов отыграл. Потом в Подмосковье ездили. Играли, деньги зарабатывали. Какие-то домушники были, даже вплоть до того, что за две бутылки портвейна. (Из интервью В. Ласточке и И. Поволяеву для газеты “Рокн-роллер”, 1998 год)
Полина Литвинова
Он был очень гордый, но это не было заметно. Я только несколько раз в жизни видела, как эта гордость вылазила откуда-то, из каких-то дворянских корней. И в “Перекрестке” ему было очень тяжело. Он пытался выжить, он там чего-то убирал. Он об этом не любил рассказывать. О Воронеже рассказывал, потому что грело. А о Москве – нет, его там несколько раз плотно кидали. То есть, с одной стороны, он был гордый, с другой – ранимый, а с третьей – очень закрытый.
Валерий “Лерыч” Овсянников
Вероника приехала с “Лиры” и говорит, мол, появился такой Дркин. Тогда я о нем впервые услышал. И через три месяца привозит видеозапись концерта в “Перекрестке”. И все в Воронеже сразу офигели: вау, это что вообще? Впечатление произвело – ну пиздец, не то слово. С тех пор ничего такого впечатления и не производило, наверное.
Полина Литвинова
Воронеж его пригрел. Там его сразу полюбили очень плотно. И Дрантя впервые почувствовал себя не парнем, который “давай нальем, и пой”, а до этого всегда было так. То есть все понимали, что без Дранти будет скучно, но было вот так. А тут уже началось другое – уважение, восхищение. Какая-то отстраненность: есть он – и есть публика.
Александр Литвинов (Веня Дркин)
Дома концертов нет и популярности, собственно, тоже. Потому что, как это… Нет пророка в своем отечестве. Городишко настолько большой, что людей интересных много, но настолько маленький, что все эти интересные люди друг друга знают. И вот это маленькое кафе: все они мои песни знают. То есть это не популярность, просто мы знаем друг друга, и все. Причем, если бы я набрался наглости, подошел бы и сказал: “Чуваки, ну давайте я вам песню спою”, – они сказали бы: “Блин, чувак, ну что ты пристаешь, мы ж все твои песни уже знаем, сколько можно тут мозги парить своими песнями?” Это не популярность.
(Из интервью Сергею Феклюнину для газеты “Троицкий вариант”, 1997 год)
Петр Глухов
Он абсолютно знал себе цену. Дрантя в принципе понимал, что он где-то лучший. Он приехал на “Лиру” вообще из ниоткуда – эти тусовки домашние в Луганске ничего не давали: нет пророка в своем отечестве – ну да, все поют, пишут, все талантливые, наливай. Это даже на записях слышно: либо кто-то пьяным голосом подпевает не в тему, либо все стучат по чему-нибудь, либо песня прерывается… Когда он играл уже в Воронеже, в Москве – все сидели тише воды, никого не слышно, такое восхищенное молчание.
Анастасия Тюнина
Ему Воронеж понравился, он решил здесь осесть, в будущем привезти Полину с Денисом. Но сейчас я, конечно, понимаю, что вряд ли – ну какой он работник? Он только и умел что песни петь да, может быть, руками что-то делать по хозяйству: время от времени на него находили бытовые какие-то штуки, он начинал мыть полы или что-нибудь такое. Помню, я как-то прихожу, а он как раз со шваброй, моет полы и напевает при этом “Бразильскую страдальческую”. Как Золушка такая.
Петр Глухов
В 97-м Дрантя начал приезжать в Воронеж. Он начал собирать команду – была Вероника, потом нашелся Андрюша-баянист, где-то там же в институте искусств нашли басиста. Дранте сняли домик на Московском проспекте. И там было такое тусовочное место, все время приходили люди. Причем доходило до такого: кто-нибудь сидит, общается, потом уходит, и все друг у друга спрашивают: “А кто это?” А никто не знает.
Анастасия Тюнина
Через полгода после того, как я его впервые услышала, Дрантя сам приехал в Воронеж. Он тогда собирался играть здесь на фестивале, и для этого они специально сняли дом – очень дешево, потому что он был под снос, – для того чтобы можно было репетировать и соседей не смущать. И дом этот, естественно, стал центром тусовки – туда начали подтягиваться люди, сначала свои, потом уже вообще все. И вот там я с ним и познакомилась; естественно, пили, как это у нас бывает. Мы, считай, вместе жили в этом доме, большой толпой – такой сквот. Вплоть до того что когда люди с окрестных территорий прознали, что у нас есть Дркин, начали ходить паломники. Приходили девчонки в фенечках, хайратниках, маленькие, лет по семнадцать, и говорили с придыханием: “А Дркин здесь?” “Здесь”. – “И как он?!” – “Ну как… заходи, посмотри: спать не дает, бухает целыми днями…” Они заходили, он им, естественно, показывал две кассеты – в доме было ровно две видеокассеты, “Здравствуйте, я ваша тетя” и “Лики смерти”, – еще как-то развлекал.
Ольга Денисова
Была до безобразия смешная история. Мы поехали к Дранте в гости, он тогда жил на левом берегу в маленьком домике, – а он в тот же самый момент поехал к нам, разминулись по дороге. Ну, мы, не найдя его, вернулись обратно. А лил дождь – это где-то в начале осени было. Подходим к дому, а он свои джинсы замочил в луже. Не те, которые на нем были, конечно, а запасные, из рюкзака, ему надо было их срочно стирать. И, когда мы стали подниматься в квартиру, Дрантя и говорит: “Подождите, джинсы заберу – они у меня в луже тут стираются”. Вот одна из таких выходок, которые обычному человеку в голову не придут, – а в его исполнении это смотрелось абсолютно естественно.
Анастасия Тюнина
Лерыч и Дрантя обычно с утра, пожарив картошки – мы все-таки не опускались окончательно, мы ели, стирали, – в баночке литровой мешали “Анапу” с пивом и пили. Кроме них, все по разу попробовали хлебнуть, и все, оставили их в покое. А они это пили с утра до вечера и пребывали в блаженном состоянии. Был ужасный алкоголизм, пили просто зверски – при этом все умудрялись ходить на работы, на учебы, Дрантя пел…
Ольга Денисова
Есть такой критерий: верю – не верю. Вот с Дрантей было “верю” стопроцентное. Даже когда было видно, что это работа на публику. Жесты, мимика, манера говорить – везде был артистизм какой-то. Бывает, что человек всегда артист – и на сцене, и в туалете, и с семьей, и за этим уже сама личность теряется. Вот у Дранти этого вообще не было. Было в нем что-то такое – клоунское, может быть… Белый клоун – в этом смысле. Трагедия и комедия, жизнь и смерть – там все было на грани, на каком-то пересечении.
Анастасия Тюнина
Всем по утрам было тяжело, и какие-то мысли о здоровом образе жизни иногда в голову начинали приходить. И Дрантя мне как-то раз говорит: “Настя, я хочу по утрам обливаться холодной водой. Но я боюсь. Не могла бы ты меня облить?” Я отвечаю, мол, не вопрос. И вот раннее утро, часов восемь, мы выходим во двор, апрель месяц, снег еще лежит. Он мне выдал ведро и говорит: “Давай. Сейчас я разденусь – и давай”. Я чуть-чуть плеснула – он завизжал и убежал, и я бегала за ним по всему огороду, пытаясь облить. И вот он как раз тогда мне сказал: “Как же я тоже хочу маленький домик с видом на небо, а в небе – апрель”. Как раз был апрель месяц.
Валерий “Лерыч” Овсянников
На самом первом концерте в Воронеже провода паяли на ходу. У каких-то металлистов взяли аппарат, приходим, уже все пьяненькие, – саундчек. Тогда и слов-то таких толком не знали. Оп, а аппарат-то где? В общем, нашли аппарат в подвале, перетащили, по ходу провода поломались, во время выступления их паяли: два звукооператора лазили за пультом, лудили провода и так далее, звук то появлялся, то пропадал. Никогда больше такого не видел.
