готовился доложить о наличии оставшихся у него машин и экипажей, а также выяснить, наконец, когда и на каких средствах он может эвакуировать свой наземный персонал и авиационное оборудование; комендант береговой обороны балтийского района генерал майор Елисеев хотел уточнить, что будет с Моонзундскими островами, обороной которых он командовал, после ухода флота из Таллинна: касается ли этот приказ также и гарнизона островов, что делать с дальними бомбардировщиками полковника Преображенского, находящимися на острове Саарема по приказу Ставки, (если же приказ об эвакуации не касается островов, то не намерен ли флот укрепить их оборону — ведь после отдачи Таллинна судьба архипелага также будет быстро решена). Но больше всего вопросов имел, конечно, генерал Николаев. Какой из вариантов погрузки его войск и подчиненных ему подразделений морской пехоты на транспорты будет задействован, какую поддержку может оказать флот, чтобы можно было поэтапно снимать части и технику с фронта, не опасаясь при этом полного хаоса и катастрофы...
Трибуц прокашлялся. Присутствующие обратили внимание на настороженный, неуверенный взгляд обычно холодных и твердых глаз адмирала, на его бледное лицо с неожиданно проявившимися, как на фотобумаге, глубокими складками.
Глядя поверх голов присутствовавших, командующий каким-то трескучим не своим голосом, начал: «Товарищи командиры, командование Северо-западным направлением, которому мы подчинены, считает эвакуацию базы несвоевременной. Маршал Ворошилов считает, что мы ещё не исчерпали возможностей не только обороны, но и наступательных...» У адмирала смертельно пересохло в горле. Он поискал глазами графин с водой, обычно стоявший в специальной серебряной подставке на полированной панели буфета. Но на этот раз графина не было.
В воцарившей мертвой тишине командующий флотом продолжал: «И наступательных возможностей. Этот... (Инстинкт самосохранения заставил адмирала усилием воли взять себя в руки. Чтобы он ни сказал, это будет очень быстро известно наверху, да еще с выгодным кому-нибудь расставлением необходимых акцентов. Ни одного лишнего слова). ...Товарищи, командование, как вы слышали, считает эвакуацию флота преждевременной и поэтому приказывает...»
Адмирал подошел к карте. «Приказывает высадить десант на полуостров Вирмси, выбить оттуда противника, что в значительной степени облегчит общие условия обороны, повысит безопасность гаваней и рейдов, даст возможность в более нормальных условиях провести эвакуацию, когда командование сочтет это необходимым...» По мере того, как Трибуц говорил, голос его креп, приобретая знакомые металлические, не терпящие возражений, нотки. Только глаза адмирала продолжали смотреть куда-то вдаль, как будто он репетировал свою речь перед зеркалом, а не выступал перед несколькими десятками подчиненных ему старших офицеров, не хуже его знавших обстановку и слушавших своего командующего в цепенящей тишине роскошного салона президента независимой Эстонии...
«Приказ командования,— продолжал Трибуц, — должен быть выполнен сегодня до наступления темноты. Выполнение приказа я возлагаю на генерала Елисеева...»
Седая бородка коменданта островов дрогнула. Его красно-коричневое от солнца и островных ветров лицо выразило неподдельное изумление. Он посмотрел на командующего, но тот не смотрел на него, а продолжал: «Силами гарнизона архипелага необходимо высадить десант в уточненных точках побережья полуострова. Это генерал Елисеев доработает со штабом. Мы выделим ему поддержку с моря. Товарищ Солоухин найдет пару эсминцев...»
Исполняющий обязанности командира ОЛС пожал плечами: два эсминца он, конечно, найдет. Но на его лице было такое же недоумение, как и на лице генерала Елисеева, как и на лицах всех присутствовавших на совещании. Разваливающемуся, готовому каждую минуту рухнуть, фронту обороны предлагалось перейти в наступление!.. Все молчали. Приказы не обсуждаются — приказы выполняются. Обжаловать приказ можно только после его выполнения. Это закон, и закон этот знали все...
«У меня все,— сухо закончил Трибуц. — Есть ли какие- либо соображения, вопросы?»
«Разрешите, товарищ командующий, - поднялся генерал Елисеев. - Разрешите доложить, с чем я буду высаживать десант, если...»
«Докладывайте покороче», — прервал его Трибуц.
«Есть, докладывать покороче! - темное от загара лицо коменданта островов, казалось, стало совсем черным. - Кроме артиллеристов береговых и зенитных батарей, у меня одна стрелковая бригада, саперы, да строители и батальон аэродромного обслуживания...»
«Не перечисляйте, - поморщился командующий, — батальон наберите. Из аэродромного обслуживания, из обслуживания причалов. Два часа вам сроку. Доложите лично начальнику штаба».
«Товарищ командующий, — неожиданно поднялся адмирал Пантелеев, — с аэродромов островов сейчас проводится специальная операция, которую контролирует Ставка. Там даже представитель Ставки находится - полковник Коккинаки. Вряд ли целесообразно ослаблять аэродромы и их охрану...»
«Так точно, - обрадовался поддержке Елисеев .— Аэродромы бомбят каждый день, по ночам бандиты обстреливают и наводят немцев ракетами. Даже прочесать местность, чтобы бандитов выловить, людей не хватает. Стрелковая бригада разбросана на участках обороны почти по-ротно...»
«Что вы предлагаете?» - спросил Трибуц Пантелеева, не слушая, что говорит Елисеев.
«Нужно доложить главкому, что приказ выполнить невозможно, и его необходимо отменить», — тихо, но твердо ответил Пантелеев.
Трибуц взглянул на своего начальника штаба: «Мы этот вопрос обсудим с вами позднее». Командующий помолчал и добавил: «Приказ получен — его необходимо выполнить. Все, товарищи. По местам. Товарищей Пантелеева, Дрозда и Солоухина прошу через пятнадцать минут ко мне в каюту».
Командующий вышел. Офицеры стали подниматься со своих мест. Никто ничего не говорил. Настроение было мрачное. Пантелеев подошел к Елисееву: «Сформируйте батальон. Кого не жалко. Силы у немцев там не ахти какие. Дадим корабельную поддержку. Все будет гладко, не волнуйтесь...»
Генерал Елисеев вздохнул и надел фуражку: «Гладко, гладко... Ну, высадим мы батальон, товарищ адмирал, а дальше что? Ну, отбросит он немцев на километр-два. Что это изменит? Утром все равно всё, что останется от этого батальона, снимать придется... Перед смертью не надышишься, как говорится...»
К ним подошел генерал Николаев: «Товарищ Пантелеев, а нас-то зачем вызывали. Чтобы о десанте сообщить?»
«Чтобы вы обстановку лучше знали, — улыбнулся Пантелеев, — и лучше сражались, зная, что никуда вас не эвакуируют»
«Вам все шутки, - пробормотал Николаев. - А я не знаю, продержусь еще сутки или нет...»
«Продержитесь, - успокоил Пантелеев. - Такой артиллерийской поддержки еще не имела ни одна армия за всю историю войны...»
Николаев что-то недовольно буркнул, нахлобучил фуражку и вышел из салона.
Пантелеев с Елисеевым поднялись на верхнюю палубу «Пиккера». Непрерывный гром корабельной артиллерии заглушал слова. Клубы черного дыма поднимались над гаванью и городом, стелились по воде, смешиваясь над рейдом с обрывками дымзавес...
Адмирал Трибуц, почему-то весело усмехнувшись, хотя присутствующим эта усмешка показалась нервной гримасой, обратился к Пантелееву: «Не наводи панику, Юрий Александрович! Мы этот приказ как бы и выполним, а как бы и не выполним. А
