морского боя советский катер «Л» торпедировал один из транспортов противника. Торпеда попала в середину корабля и взорвала находящиеся здесь боеприпасы. Транспорт быстро пошел ко дну. Второй немецкий транспорт, заметив гибель впереди идущего корабля, изменил курс и с полного хода выбросился на берег. Охранные фашистские катера поставили дымовую завесу, пытаясь под прикрытием ее и артиллерийского огня спасти другие транспорты. Но маневр не удался. Наши миноносцы уничтожили один за другим два охранных катера и подожгли третий транспорт. Яркое пламя, вспыхнувшее на этом корабле, было хорошо видно, несмотря на дымовую завесу. Несколькими залпами горевший транспорт был совершенно разрушен и вскоре исчез под водой. Четвертый транспорт, спасаясь от разгрома, выбросился на берег. Разгромленный караван фашистских судов вез войска, боеприпасы и танки.
Артиллеристы Энского полка отбили атаку вражеской мотоколонны. В этом бою особенно успешно...»
Адмирал машинально выключил приемник. Прослушанное сообщение было основано на сводке его штаба о действиях в Рижском заливе двух последних оставшихся там эсминцев «Сурового» и «Артема», но зачем в сообщении приплели торпедные катера? Кстати, нужно проконтролировать, передан ли на «Суровый» и «Артем» приказ о немедленном возвращении в Таллинн.
На столе каюты лежала карта общей стратегической обстановки на северо-западном направлении, составленная операторами штаба по данным на 6 часов утра. Трибуц, вздохнув, посмотрел на нее. Было видно, что его штаб толком не знал точного положения под Ленинградом, но даже из того, что им было известно, вырисовывалась жуткая картина. Маленький пятачок таллиннского плацдарма уныло краснел уже в глубочайшем немецком тылу. Стрелы немецкого наступления хищно охватывали Ленинград с западного и восточного направлений. 23-я армия откатывалась к Белоострову под ударами финнов.
Ярость охватила Трибуца. Маршал Ворошилов! Кто-нибудь когда-нибудь скажет вам в лицо, что все это произошло и произошло так быстро благодаря вашему полному невежеству в военном деле! С какой радостью в самый канун войны вы заявили, что «армия и флот вычищены до белых костей»! Безграмотный и гнусный кремлевский интриган! Как он вообще попал в главкомы? Ведь на эту должность пророчили генерала Мерецкова, но он куда-то пропал в самом начале войны. Сначала пошел слух, что генерал попал в плен, но не похоже. Немцы бы объявили об этом на весь мир. Не каждый день попадают в плен генералы армии. Потом кто-то говорил, что Мерецков отправлен на Дальний Восток формировать резервные дивизии. Это более вероятно, но не менее обидно.
При компетентном управлении войсками, правый фланг которых опирался бы на поддержку мощных соединений флота, немцы и шагу не смогли бы сделать по Прибалтике... Мощные соединения флота! Почему-то снова вспомнилось, как тогда, в самом начале войны, подорвался «Максим Горький», погиб «Гневный», как переломился пополам «Сторожевой» в дневной атаке торпедных катеров, как паршивая плавбаза тральщиков, которую пришлось срочно в сводке объявить крейсером, рассеяла своим огнем целый дивизион наших эсминцев, чуть не уничтожив один из них... Да, вычистили нас действительно до белых костей! Отняли инициативу, отняли ту поэзию, без которой невозможно делать никакое дело, а тем более военное, когда своих боишься гораздо больше, чем противника...
Возможно он и сам некомпетентный командующий в цепи той страшной некомпетентности, которая пронизала всю страну сверху донизу, а его мысли о генерале Мерецкове — годами выработанное, инстинктивное желание укрыться за широкой спиной надежного, волевого, инициативного и компетентного командира, который, отвечая за все сам, отдавал бы тебе четкие и разумные приказы, а ты отвечал бы только за их своевременное выполнение. А Ворошилов? Ярость сменилась злорадством. Теперь-то уж этот подонок на костях разгромленных в пух и прах армий, на костях погубленного без всякой пользы флота должен сломать себе шею! Если бы на его месте был генерал Мерецков!
Трибуц не знал, да и не мог знать, что именно в этот момент генерал армии Мерецков, оглашая своими воплями и рыданиями подвалы лефортовской тюрьмы, корчился под ударами резиновых палок, выбивавших из него показания о том, что он английский шпион и террорист.
Адмирал Ралль взглянул на часы. До начала совещания у командующего флотом оставалось еще сорок минут. Столь неожиданный вызов на совещание всех командующих соединениями и отрядами, а также всех флагманских специалистов флота и ОЛС мог означать, по мнению Ралля, только то, что командующий получил какое-то новое, важное сообщение. Другими словами, получен приказ, разрешающий эвакуацию флота и гарнизона из таллиннской западни. Приказ этот и так уже до неприличия запоздал, но, слава Богу, видимо, он получен. Адмирал еще раз просмотрел все графики и документы, связанные с минным обеспечением эвакуации, которые его штаб подготовил уже давно, ежедневно корректируя его на фоне меняющейся обстановки и ежедневной гибели бесценных тральщиков. Адмирал откинулся в кресле и на минуту закрыл глаза. Он находился в своем салоне на эскадренном миноносце «Калинин». Корабль стоял в Купеческой гавани, пришвартовавшись к причалу-понтону, с другой стороны которого стоял эсминец «Володарский».
«Калинин» принадлежал к последней так называемой ревельской серии «новиков» и, хотя был заложен аж в сентябре 1913 года, умудрился, говоря флотским языком, «просачковать» все три войны вплоть до июня 1941 года, когда железная воля контр-адмирала Ралля, поднявшего на эсминце свой флаг, и решительность его нового командира капитана 3-го ранга Стасова выпихнули «Калинин» в его первый боевой поход...
При рождении эсминец получил имя «Прямислав» по капризу Николая II, увлекавшегося в ту пору лихими действиями русских фрегатов в Ревельском и Выборгском сражениях конца XVII века. Сборка корабля на стапеле специально построенной для этой цели верфи на северо-западной окраине Ревеля шла быстро, и спуск эсминца намечался на осень 1914 года. Однако начавшаяся война смешала все планы строительства, главным образом, потому, что прекратились поставки оборудования и механизмов, заказанных фирме «Ланге и сын» в Германии и Швейцарии, а заказы из Франции и Англии шли теперь немыслимо кружным путем через Архангельск. Тем не менее, в конце июня 1915 года эсминец был спущен на воду. Но дальше дело пошло еще хуже. Одну турбину с «Прямислава» взяли на достраивающийся головной «Изяслав», заводы срывали поставки оборудования; в итоге, в 1917 году, эсминец, если верить оценке, проведенной очередной комиссией ГУКа, был готов лишь на 69%.
Между тем, волна немецкого наступления покатилась по Прибалтике, подминая под себя новейшие судостроительные предприятия в Либаве и Риге, непосредственно подступая к Ревелю. Недостроенные «Прямислав» и его однотипные братья — «Брячислав» и «Федор Стратилат» — были с большим трудом отбуксированы из Ревеля в Петроград для продолжения достройки. Однако последовавшие
