Польщенный доверием сограждан, я охотно согласился исполнить эту роль. За семь месяцев работы в столице Турции я убедился, что правительство Франции весьма доброжелательно относится к Польше и стремится помочь полякам в решении их проблем. Этого нельзя сказать о другом правительстве, которое либо совсем не видит своих реальных интересов, либо слишком слабо и не может предотвратить тех опасностей, которые ему угрожают.
Еще четыре месяца назад, слушая заверения гражданина Вернинака, я хотел верить, что война все-таки начнется, и это вселяло надежды. Благоприятная позиция Швеции, боевой дух поляков, поддержка Франции, концентрация турецких войск на границе – все предвещало успех. Но с тех пор обстановка резко изменилась.
После предательства шведов у Турции пропало всякое желание ввязываться в вооруженный конфликт с Россией. О чем прямо было заявлено гражданину Вернинаку. Это же услышали от турок и вы, гражданин посол. Они откровенно говорят о своей слабости и бессилии, о дружеских чувствах к полякам и невозможности оказать им поддержку, о ненависти к России и боязни открыто проявить ее.
Только вы, гражданин посол, человек, обладающий качествами дипломата и воина, можете изменить политические и военные умонастроения в турецком правительстве и принудить его, если так можно выразиться, уяснить подлинные интересы Оттоманской империи. Либо ваш авторитет и ваши доводы помогут вам преуспеть в данном деле, либо это не удастся уже никому: третьего не дано.
В случае успеха поляки получили бы серьезные преимущества. Мои сограждане до сегодняшнего дня пребывают в плену иллюзорных обещаний наших союзников и потеряли из виду пути, которые им должны подсказывать боевой дух и патриотизм. В ожидании спасительных перемен, которые, возможно, наступят в турецком правительстве благодаря вашим действиям и усердию, считаю своим долгом довести до вашего сведения некоторые соображения, появившиеся в ходе наших многочисленных бесед о Польше.
1. Мне кажется, что в ближайшие полгода мое присутствие в Константинополе будет совершенно бесполезным, так как никаких военных действий против России в этот период Турция не начнет. Что касается поляков, находящихся на территории Оттоманской империи, то в вашем лице, гражданин генерал, они найдут и своего друга, и покровителя.
2. Совершенно очевидно, что французскому правительству и вам как его представителю, а также моим собратьям в изгнании важно иметь точные и подробные сведения о политических настроениях в сегодняшней Польше, о силах и средствах патриотов внутри страны. Такие сведения позволят приступить к разработке плана дальнейших операций.
3. Было бы желательно в прямом общении с членами польской депутации в Париже согласовать план военных выступлений, которые по вашей оценке только и применимы в условиях современной Польши.
4. Может статься так, что после тщательного исследования ситуации в Польше и изучения умонастроений граждан возникнет необходимость ускорить наши смелые и, возможно, слишком стремительные военные действия, которые, как вы полагаете, могут спасти Польшу и разбудить турок для совместной борьбы.
Учитывая все вышесказанное, я принял решение лично посетить польские провинции, находящиеся под господством Австрии и прусского короля.
В случае, если выяснится, что имеются все предпосылки для безотлагательного взрыва и нет никакой необходимости в дополнительной помощи, я вернусь на границу, чтобы проинформировать вас и получить от вас соответствующие указания. В противном случае я вышлю вам обстоятельный отчет о положении дел в Польше и уеду в Париж на встречу с польской депутацией.
Я установлю связь между Галицией и Бухарестом, и вы получите подробную информацию о Польше через одного моего соотечественника, который охотно согласится поддерживать с вами постоянную переписку.
Также имею честь сообщить, гражданин посол, что вместо себя в Константинополе я оставляю генерала Рымкевича, кадрового военного. У него много заслуг перед родиной, и он пользуется уважением и доверием наших соотечественников. Генерал Рымкевич будет передавать вам сообщения польской депутации из Парижа, а также новости, получаемые непосредственно из Польши.
Убедительно прошу вас, гражданин посол, рассмотреть эти мои намерения и планы на ближайшее будущее. Ваш ответ определит мои дальнейшие действия.
Подпись: Михал Огинский».
Ровно через день, 27 октября, я получил ответ посла. Полностью поддерживая мою затею лично отправиться в Польшу, он предупреждал меня о рисках и опасностях, которым я себя подвергаю. Никаких возражений у посла дерзкий план моих действий не вызвал. Наоборот, он отнесся к нему, как и ко всему делу поляков, с искренним интересом. Меня тронули забота посла обо мне и его слова о том, что он будет сильно переживать, если со мной что-либо случится.
Более сдержанно, чем в наших беседах, посол высказался о действиях польских военных в Валахии и Молдове. Он отметил, что отвага, вдохновение и активность могут принести замечательные результаты только при мудром и осмотрительном руководстве. Впрочем, и это, по мнению генерала, не всегда гарантирует успех. Бесспорным, однако, является лишь то, что добродетель всегда приносит утешение каждому, кто исполняет свой долг.
В конце письма посол утверждал, что все мои наблюдения и выводы – правильные, высказывал сожаление в связи с моим отъездом и выражал надежду, что поездка моя пройдет успешно и не причинит мне никаких беспокойств и волнений. Он убедительно просил держать его в курсе всех моих дел и писать ему при первой же возможности.
Я сознавал дерзкость своего замысла и в то же время не сомневался, что в Константинополе в эти зимние месяцы ничего полезного сделать мне не удастся. А вот поездка в Польшу и Париж давала шансы на определенный успех. Здесь, вдали от родины, я не мог рассчитывать на финансовую поддержку со стороны семьи и друзей, а деньги, которые привез с собой, разошлись на оказание помощи остро нуждающимся соотечественникам. На сегодняшний день у меня в наличии оставалось не более тысячи франков. Половину из этих денег я должен был отложить для генерала Рымкевича, который до настоящего времени не получил из Галиции никаких вестей и средств к существованию.
30 октября вместе с послом Франции мы определились, что в ближайшие дни я под видом французского купца по фамилии Мартен отправлюсь в дорогу. Посол обещал, что к моему отъезду будет готов фирман – указ султана о свободном перемещении по территории Оттоманской империи. Янычар французского посольства будет сопровождать меня до самой границы. Перед тем, как покинуть Константинополь, я должен был представить Оберу дю Байе генерала Рымкевича и передать ему копию инструкций.
2 ноября я в последний раз отобедал с послом. Должен признаться, что со дня своего появления в Константинополе он неоднократно раскрывал мое инкогнито, называя меня то гражданином генералом, то господином графом. Мне уже было неловко напоминать ему, какие неприятности могли возникнуть у меня из-за такого легкомыслия. А в тот ноябрьский день Обер дю Байе без злого умысла, сгоряча, в один момент обнажил то, о чем даже не догадывалось большинство французов, которые видели во мне своего соотечественника и называли меня не иначе как Жан Ридель. Прямо за столом, обращаясь к переводчику французской миссии Дантану, посол высказал обеспокоенность в связи с задержкой оформления фирмана для графа Огинского, отъезд которого не терпит никаких отлагательств. И тут взгляды всех присутствующих обратились на меня. Я был поражен и расстроен, понимая, какие последствия наступят для меня лично и для нашего общего дела, если представители зарубежных дипломатических миссий узнают о моем отъезде. Но слово слетело с языка, и тайна стала явью до того, как я успел покинуть Константинополь.
После обеда Обер дю Байе очень переживал и все винил себя за свою врожденную пылкость. Но что поделать? Что случилось, то случилось. Он советовал мне сразу же уезжать, как только будет готов фирман. Вручил мне письмо для генерала Кара Сен-Сира в Бухаресте, а также десятки конвертов для адресатов в Париже (если только я туда доеду). Наконец, посол передал мне секретные инструкции, написанные им собственноручно. Воспользоваться ими я должен был в случае необходимости, о чем речь пойдет в следующей книге.
4 ноября 1796 года я уехал из Константинополя. Меня сопровождали Дениско (о нем я уже упоминал), лейтенант польской кавалерии Жодкевич и янычар, который ни слова не понимал по-французски. Благо, моих знаний турецкого хватало, чтобы хоть как-то с ним общаться.
10 ноября. Позади остались Балканы – цепь крутых пустынных скалистых гор Хемус. Пересечь их можно только пешком либо на лошадях, привыкших к здешним тропам[72]. Только что проехали Румелию и Болгарию, где не так давно свирепствовала чума. Путников в дороге мы почти не встречали, так как зараза пощадила лишь немногие селения. Издалека завидев жилища, янычар во все горло начинал орать, спрашивая, была ли тут чума?.. После краткого ответа: «чок» – «да» или «йок»– «нет» мы принимали решение, продолжать путь либо оставаться на ночлег.
